За языком до Киева - страница 33
Но для каждого из них, назывателей, это было нелепым. Каждый из таких ручьев имел свое, несравнимое с другими лицо. В одном ловится форель, тот изобилует раками. В текущем справа есть опасные омуты, в текущем слева — вода слишком холодна… Сообщить своим ближним качество падей и лесных островков было важнее, чем учесть их номера по порядку. Да и как можно нумеровать то, что индивидуально?
К тому же число ничего не выражает, кроме количественной меры. А глядя на горные кручи, морские бухты, бурные пороги, люди испытывали множество самых разнообразных чувств. Одни представлялись им на кого-нибудь или на что-нибудь похожими: «гора, по форме похожая на медведя», — сходство могло или умилять, или пугать. С другими связывались чувства зависти, страха, осторожности: полянка, на дереве борть, пчелиная колода, да не моя, а деда Якима. Ходить туда надо было с опаской: за кражу чужого меда вора по древнему закону лесовиков убивали на месте. И луговинка получала имя ЯКИМОВА БОРТЬ… Какой смысл был назвать ее ЛУЖАЙКА № 5? И не называли так.
Вот почему среди бесчисленного множества топонимов, рассыпанных по лицу земли куда гуще, чем звезды по небу, так мало таких, в образовании которых принимало (особенно в далеком прошлом) число.
Их мало сравнительно с общим количеством географических названий. Но не значит, что их мало вообще.
К тому же следует сказать, что мне, например, неизвестно, чтобы кто-либо провел разыскания, учел достаточное количество таких «аритмонимов» (такого термина не существует, я сейчас придумал его, ибо по-гречески «аритмос» — число и «онима» — имена), изучил их типы, выяснил законы их образования и существования. И все, что я тут по поводу такого рода словесных образований расскажу, я не могу считать изложением вполне доказанных строго научных истин.
Но ведь я пишу не научную работу.
Я неоднократно пробовал спрашивать у своих друзей — по большей части достаточно квалифицированных языковедов, географов, историков, — как они думают: возможны ли топонимы дробного образования? Все, как один, отвечали со снисходительными улыбками: «Ну что вы! Как же это?»
А они есть. Разумеется, исключения. Их немного, вероятно, очень немного. Мне, в частности, известно их только три-четыре, из чего, разумеется, не следует, что, изучая географию мира, нельзя найти их в десять и во сто раз больше…
Во-первых, населенный пункт в Якутии, в междуречье Лены и Чары. Я ничего не знаю ни о нем, ни откуда взялось его имя. В больших справочниках такого названия нет: место обозначено только на достаточно подробных картах и записано в перечнях названий, приложенных к атласам. Называется это место ПОЛОВИНКА.
Может быть, некоторым объяснением ему может послужить другой дробный (той же «абсолютной величины») гидротопоним в Коми АССР.
«На карте между ручьем Нефть-Йоль и речкой Ярегой, — сообщает в книге о Ф. Прядунове большой знаток нефтепромышленности и ее истории профессор К. Кострин, — показан ручей, носящий смешанное коми-русское название ПОЛОВИН-ЙОЛЬ. Его устье было, по-видимому, пунктом половины пути от Усть-Ухты до реки Тобысь. Здесь стояла очередная охотничья изба».
Очень вероятное предположение. Вполне возможно, что примерно так возникло и название Половинка, что оно тоже приурочено было к какой-нибудь половинной путевой мере.
Третья «дробь» имеется на западе Сибири. Это районный центр Курганской области село ПОЛОВИННОЕ.
Ни одной «четверти» или «трети» мне при моих поисках на карте РСФСР не встретилось.
Дробь иной величины я обнаружил только среди тюркских топонимов Крыма. Я не знаю, существует ли оно там сейчас, но в работах историка Крыма Бертье-Делагарди упоминается селение ШЮРУ с пояснением, что слово это по-татарски означает «десятая часть», «десятина».
Бертье-Делагарди жил в середине XIX века. В те времена можно было для топонима искать объяснение в экономике общества. Возможно, население местечка должно было кому-то платить десятую часть урожая. Возможны другие варианты происхождения имени.
Словом, и за пределами русского языка дробные числовые имена географических мест встречаются.