За живой и мертвой водой - страница 8
Видимо, Горяев понял это. Он скользнул взглядом по невозмутимому лицу Оксаны, одобрительно усмехнулся. Но сам он не считал нужным скрывать того нетерпения, с каким он вел поиск и стремился к возможному неожиданно важному открытию.
— И все же я убежден, что советник Хауссер не так прост и безобиден, как может показаться, вернее, как он желает выглядеть в глазах непосвященных. Это враг, умный, сильный враг. Вот, посмотрите на сей предмет…
Полковник шагнул к письменному столу, очевидно, собираясь взять то, что он хотел показать разведчице, но тут в дверь постучали и на пороге появился старший сержант.
— Товарищ полковник, известный вам человек прибыл. Доставили на самолете.
— Ведите сюда, — приказал Горяев после короткого раздумья и, как только сержант закрыл за собой дверь, повернулся к Оксане: — Придется на время оставить нашего Хауссера в покое… Сейчас явится парень, который по моему заданию побывал у себя на родине, а родом он с Западной Украины. Я думаю, вам будет очень полезно послушать его рассказ. Для ознакомления с обстановкой. — Полковник посмотрел на дверь и усмехнулся. — Имел я с хлопцем мороку. Он из родного села от немцев на Восток уходил, а его за шпиона приняли. Насилу отбил. Комсомолец, отец был председателем колхоза.
Снова стук в дверь. В комнату, сопровождаемый сержантом, вошел юноша лет двадцати, в помятом спортивном пиджаке с накладными карманами, бриджах цвета хаки, со шнуровкой ниже колен и сапогах необычного фасона с высокими задниками.
Едва переступив порог, он торопливо, заученным почтительным движением снял кепку, и черные кудри рассыпались по лбу. Правый глаз хлопца сверкал радостью, а левый, заплывший синеватой опухолью, едва виднелся в узкой щелочке. Горяев и юноша шагнули друг к другу, крепко обнялись и расцеловались. Сержант при виде такой встречи просиял лицом, козырнул, сделал уставной поворот налево кругом и исчез.
— Ну, Ярослав, с прибытием! — сказал полковник радостно и тут же обеспокоился, рассматривая запухший глаз хлопца. — Что это у тебя?
— Наши… — небрежно и весело махнул рукой Ярослав. — Опять за шпиона посчитали. На передовой врезал один гвардеец, а потом извинения просил. Это мелочь, ерунда. Главное — к вам добрался. Даже не верится…
Он засмеялся одним глазом, облегченно вздохнул, любовно, не скрывая своей радости, оглядел Горяева. Оксана поняла, какой желанной, вымечтанной была для него эта встреча.
— Садись, Ярослав. Ты ведь голодный…
— Что вы, товарищ полковник, — замахал руками хлопец. — Меня кормили и на передовой, и в дороге. И водкой угощали.
— Значит, уже приняли на довольствие. Ну, тогда рассказывай. Первое: общее впечатление?
Ярослав покосился на незнакомую девушку, как бы спрашивая Горяева: «При ней можно?» Полковник кивнул головой. Хлопец задумался, скривил губы, сказал с нескрываемой горечью:
— Ничем особым не порадую. Плохие дела. Полковник пристально смотрел на него. Он не удивился, как будто ожидал такого ответа.
— Та–ак… Теперь подробней. Почему?
— Бандеровцы… — вздохнул Ярослав. — Немцы им помогают. Запугивают людей, молодых к себе тянут. Чуть ли не в каждом районе — эсбе.
Горяев быстро взглянул на Оксану и тоном экзаменатора спросил:
— Что такое эсбе?
— Служба безопасности, карательный орган националистов, что–то похожее на гестапо, — негромко, без запинки ответила девушка.
— Э, нет! — возразил, нахмурившись, Ярослав. — Хуже, чем гестапо! Что гестапо? Оно наших людей не знает, а своим в селе известно, кто чем дышит. Каждой ночью люди исчезают, словно сквозь землю проваливаются. Это значит, что хлопцы из эсбе взяли, уничтожили. У них, как и у немцев, одно наказание — петля, пуля. Что хотят, то и делают. Нагнали на людей страху.
— А беднота, трудовое крестьянство? — нетерпеливо спросил Горяев. — Какое у них настроение?
— Товарищ полковник, — сказал Ярослав, — ведь у нас таких кулаков, как я в «Поднятой целине» читал, таких У нас нет. Ну, один–два на село. И то слезы — пять–десять моргов. Это три–пять гектаров. Были помещики, арендаторы, ксендзы богатые были, осадники много земли имели. А крестьяне–украинцы, какие побогаче, у тех три–четыре морга. А сколько таких, что одна хата, а земли — только та, что под ногтями… Так у нас про бедняков говорят.