Забайкальцы. Книга 2 - страница 38

До рассвета просидел за письмом Богомягков, а когда уснул, то снова увидел во сне Митьку, деда Микулу, Куларки, нагие громады утесов и розовую зарю над Шилкой.

Ноябрь перевалил на вторую половину, когда Савва Саввич вернулся из Читы, пробыв там около недели. Вечером сразу же после ужина он уединился с Семеном в горнице, чтобы поделиться с ним результатами своей поездки.

В горнице светло, уютно, в переднем углу золотом отливают иконы, мерно тикают стенные часы. Топится печь-голландка, сухие лиственничные дрова так и гудят, потрескивая, стреляют искрами.

Савва Саввич, веселый по случаю удачной поездки, был в той же праздничной одежде, в какой приехал из Читы: в голубовато-сером пиджаке со светлыми орлеными пуговицами и в черного сукна шароварах с лампасами.

Заложив руки за спину, он медленно прохаживался по комнате, рассказывал Семену о своих делах: о том, что заключил он в Чите три контракта на поставку для фронта и военного ведомства мяса, сала, шерсти, овчин и сырых кож.

— Жалко, прошлый год упустили мы, — посетовал Савва Саввич. — Люди-то нажились не по-нашему. К примеру, Темников, Атаман-Николаевской станицы, тысяч пятнадцать в банк положил, а Белокопытов, из Чиндант-Борзинской, так тот более двенадцати тысяч нажил чистого барышу. А мы с тобой проворонили. Да-а, верно говорят, что и на старуху бывает проруха. Хорошо ишо, што в этом году взялись за ум.

Затем оба с Семеном принялись подсчитывать: сколько надо забить на мясо своих быков и коров, сколько прикупить на стороне. Овец у Саввы Саввича достаточно своих, двухтысячный гурт их пасет круглый год бурят Доржи Бадмаев. Вспомнив о пастухе, Савва Саввич, улыбаясь, погладил бороду.

— Доржишка, брат, мастер своего дела, молодец. Всю зиму напролет пасет, и тово… урону не бывает, и к весне овцы жирны! Прям-таки удивительно. Ягниться стали веснусь, чуть не у каждой двояшки! И как это у него получается, то ли он слово какое знает, траву ли какую, чума его знает. Значит, овец-то своих заколем тыщу голов. Подсчитай-ка, сколько получим за каждую овцу, себе оне стоят рубля по три с полтиной за штуку, не больше.

Семен подсчитал, получилась солидная сумма: только овцы сулили барышу шесть с половиной тысяч да более четырех тысяч от рогатого скота.

— Вот и я так же подсчитывал, одиннадцать тысяч, каково! — ликовал Савва Саввич, радостно потирая руки. — А вить это капитал, Семушка, положи его в банк — и живи не тужи. Деньги лежат в надежном месте, кормов никаких не требуют, а ишо тово… проценты дают. Вот они, овечки-то, нынче в каких сапогах ходят. Приятственная скотинка, расходов на них, забот почти што никаких не требуется, уплатить Доржишке по двадцать копеек с головы, и все расходы, а доход-то, вот он какой. На весну, ежели живой-здоровый буду, опять к бурятам подамся, овец молодняка приобрету у них голов тыщу, а то и две. Война-то, она может затянуться не на один год, на все будет дёр. Только умей шевелить мозгой, денежки сами посыплются в карман.

— Разговоров будет полно всяких, — вздохнул Семен, — и теперь-то болтают навроде того, что от этой войны кому беда, а кому нажива, народ-то у нас знаешь какой.

— Э-э, Семушка, это ерунда, мало ли чего наговорят всякие завистники. Мы ежели и наживем деньгу, так законным путем. Каждый так может, кого бог умом не обидел. Дурной народ, честное слово! Самое лучшее, Семушка, тово… не обращать на всяких там болтунов внимания. Дело делать, а они пусть треплют языками… Да, чуть не забыл: Трофима я повидал в Чите-то.

— Ну и как он там, все еще в запасной сотне?

— Перевел я его в интендантство, знакомых у меня теперь полно там, ну и окромя этого пришлось пораскошелиться на угощенье и еще там кое-чего, зато Трофим теперь при хорошем месте. Тут от него и пользы больше, и в безопасности будет. От Иннокентия было письмо?

— Было. Пишет, школу окончил, получил чин хорунжего, назначение в Первый Читинский полк и уже на фронт попал.

— Та-ак, — только и сказал посуровевший при этом известии Савва Саввич. Продолжая ходить по горнице, он надолго замолчал.