Забайкальцы. Книга 3 - страница 51
В сивой папахе набекрень, в полушубке нараспашку и с котлом в руке, Башуров подошел к крыльцу, пьяно ухмыляясь, отставил правую ногу.
— Чего тебе?
— Что это у вас за пьянство сплошное? Завтра выступать, а вы гульбой занялись.
— Ну и што-о, товарищ Верхотуров, на проводах казаков всегда гуляли. А тут еще лафа такая: спиртовоз Ганька-хромой целую бочку спирта приволок из-за границы, в долг дает, чего же зевать-то. А уж насчет платы, как говорится, жди на мне, а получай на пне. Заходите к нам, мы у сослуживца моего Евлахи Кузнецова пируем, угостим по дружелюбности.
Не ответив Башурову, Верхотуров посмотрел на членов комиссии, покачал головой:
— Что с ними делать? Пойти арестовать этого прохвоста Ганьку, чтоб не разводил тут пьянку?
— Э-э, ну его к черту! Он теперь наверняка распродал всё, что было.
— Делом надо заниматься, вон и Устин вышел, идем же выбирать коней.
В то время как Устин с плохо скрытой злобой наблюдал, как его лучших лошадей седлают чужие люди, в доме у него шла попойка. Старший сын хозяина Платон усердно подливал гостям в опорожненные стаканы разведенный спирт и втемяшивал в охмелевшие головы:
— Чего вы взбулгачились-то? Абрамку Федорова послушали, врет он, гад ползучий, а вы поверили и поперли как будто по всамделишной мобилизации. А что вы сделаете одной-то станицей супротив всей области?
— А другие-то что, не поддержат, думаешь? Да нам стоит начать, а там и другие зашевелятся.
— Верно, Иван! А с Амуру Лазо с войском подойдет, Балябин со своим отрядом, мадьяры.
— Мадьяры? Э-э, были мадьяры, да сплыли, их, браток, всех, до единого перебили.
— Как?! Кто перебил?
— А вот пойди спроси Федьку Пискунова. Он только вчера оттудова на побывку прибыл и сам в том бою участвовал.
— Врет он, гад, контра семеновская!
— Он-то правду говорит, а вот ваши сомустители врут, и никакой власти советской нету в Благовещенске, а Лазо с Балябиным в Америку укатили. Хапнули золота в Чите и теперь будут поживать в свое удовольствие.
— Чего ты брешешь… твою мать! Я сам в Чите был, когда банк-то ограбили анархисты. Да я тебе… зоб вырву!
— Подожди, Агапитов, охолонись!
Но тот, стараясь вырваться из рук крепко охватившего его сзади казака, хрипел, задыхаясь:
— Пусти, где моя шашка, я его, гада… в гроб… в печенки!
— Да ты послушай хоть…
— В штаб его, чего вы уши-то развесили!
— Верно. Там им покажут кузькину мать, а сначала выпьем…
— Отстань…
— За советскую власть держи стакан, ну!
— За советскую выпьем, а этих гадов…
— Потом успеем, куда они денутся от нас, тяни, ну! Во, давно бы так. Споем:
Песню подхватили еще два или три голоса, пытался подпевать и Агапитов, но хмель одолел его, и вскоре он уснул, уронив голову на стол.
А вокруг не утихал пьяный говор и споры:
— Неужто мадьяр то и всамделе побили, а?
— Надо нам самим наведаться к Пискунову-то, спросить его.
— А не рвануть ли нам по домам, братцы? Вить весна над головой!
— Правильно, время подходит хлеб сеять, а мы тут восстаниями занялись, наслушались чужих умов.
— Ну это ты брось, начал тут разводить контру…
— В зубы его!
— Я т-тебе дам, сучье вымя.
Шум, гам, забияк растаскивают по сторонам, а над столом возвышается Платон.
— Тихо, товарищи! — вопит он, размахивая графином. — Хватит спорить! В горле пересохло, выпьем лучше.
— Выпьем, а завтра разберемся, что к чему.
— Разберемся, подставляй стакан.
Пьяный разгул все больше и больше захлестывал поселок: гуляли казаки, молодежь, пожилые люди и бабы. Из домов веселье выплескивалось на улицу, стоном стонала Какталга. К вечеру уже трудно было встретить трезвого человека. И странное дело, среди пьяных бодрее всех держались старики, из тех, что еще утром приходили к Устину Астафьеву. О чем они там толковали, неизвестно, но теперь они по одному переходили из одной компании в другую, выпивали помаленьку, нашептывали казакам:
— Куда вас черт несет, одумайтесь.
— Мадьяр-то вон перебили, сказывают, и вам то же будет. И семьи ваши пострадают ни за что. Разъезжайтесь по домам, пока не поздно.