Забайкальцы. Книга 4. - страница 21
В Богдать вернулись уже ночью, и впервые за эту неделю Журавлев не завернул в штаб, проехал к себе на квартиру. Штаб фронта занимал в Богдати большой дом бежавшего за границу купца Титова. В доме этом кроме штабных работников постоянно толклись люди — дежурные охраны, разведчики, ординарцы, связные из полков. Отсюда днем и ночью рассылались конные посыльные с распоряжениями, приказами по фронту, в ограде всегда торчали оседланные кони.
Начальник разведки Вишняков появился в штабе вечером. В просторном коридоре штаба, куда он зашел, накурено — не продохнуть и, как всегда, полно народу. В углу, влево от двери, кучей составлены винтовки, в правом — кружком сидят молодые партизаны, слушают рассказ старого фронтовика. Один из разведчиков спит на скамье, положив под голову полено, двое других дремлют на табуретках, с винтовками в обнимку. Еще двое сидят у двери в штабную комнату, откуда доносятся голоса писарей, прерывистый стукоток пишущей машинки. В сидящих у двери Вишняков узнал Михея Сапожникова и Николая Карецкого из 3-го полка. Поздоровавшись с ними, спросил про Журавлева.
— Нету его. — Михей поплевал на обжигавший пальцы окурок, бросил его на пол. — Тоже его ждем, и неизвестно, будет он в штабе или нет. Адъютанты его здесь — Фадеев, Аникьев, писаря.
— Нет, мне самого надо, Павла Николаевича, — и, потянув носом, Гавриил направился к двери напротив, откуда вкусно пахло вареным мясом. Сняв фуражку, он пригладил пятерней свалявшийся русый чуб и, приоткрыв дверь, приветствовал поварих почтительно ласковым голосом: — Здравствуйте, красавицы сестрицы!
В кухне, возле жарко топившейся плиты и большого стола, хлопотали три женщины в одинаковых защитного цвета гимнастерках, с повязками красного креста на левых рукавах. Все они выполняли обязанности медицинских сестер, а заодно и поварих при штабе. Старшую, небольшого роста толстушку, звали Катей. Вишняков знал, что Катя жена лихого командира «Золотой сотни» Димова, тех, что помоложе, одну звали Зина, другую Маша. Черноглазая, бойкая на язык Зина, обернувшись на голос Вишнякова, ответила:
— Здравствуй, если не врешь!
— Чего же врать-то, милые вы мои сестрички, — балагурил любивший позубоскалить Гавриил. — Нет ли у вас водички попить? А то уж так-то проголодался, что и ночевать негде! Хоть бы пожалели да пригласили.
— В другой раз приходи, с мешком!
— Эка, паря, какая ты, Зина, несговорчивая! Ну уж раз такое дело, то хоть щей плеснула бы с полведерка.
— Подожди маленько, картошка еще не сварилась.
— Это можно. — Оглянувшись, Гавриил подмигнул Михею. И снова к поварихе: — Пятеро нас, Зинушка, так что ты щей-то уж не жалей да мяска побольше в них! Ну и, само собой, хлеба булку, чаю с молоком, ишо там кое-чего по мелочи, ежели милость будет! Спасибо, дорогие, — и, тихонечко прикрыв дверь, он отошел к друзьям, сел рядом с ними.
— Ну и прокурат же ты, Гаврило. — Пожилой, заросший рыжеватой щетиной Карецкий достал из кармана берестяную табакерку с молотым табаком-зеленухой. — Угостись-ка вот моим, табачок, братец ты мой, первый сорт, с первой гряды от бани.
— Пошел ты с ним к черту, — отмахнулся Вишняков, — я и курить не приучился, а на эту мерзость смотреть не желаю!
— Здря-а, — захватив щепоть чуть влажного табака, Карецкий положил его за левую щеку, уплотнил языком. — Курево-то я сам не уважаю, да и курильщиков то же самое! Бывало, лежишь с ними в «секрете», где скрытность большая и чуткость требуется, а у них курево на уме. В ентот момент, может быть, враг поблизости подкрадывается, а он шинелью укрывается, чтобы курнуть разок-другой! Рази допустимо такое в «секрете»? Не-ет, брат, милое дело молотый, ни гумаги тебе не требуется, ни спичек, а ежели в походе — на коне, так на любом аллюре положил за губу и крой полным галопом. А когда в «секрете» лежишь, какое удобство, ежели табак за губой. На сон тебя не клонит, и чуткости больше, потому что ясность в голове непомерная! Помню, На Кавказском фронте, было…
Досказать ему помешала Зина. Выйдя из кухни, она зажгла висевшую на стене лампу. На вопрос Вишнякова: «Как там дела со щами, сестричка?» — ответила: «Сейчас» — и скрылась за дверью. В это время в доме появились еще двое — старик без оружия и партизан в домотканой, из бараньей шерсти, шинели, в мерлушковой шапке и с винтовкой за плечами. Загорелое, без единой морщинки лицо незнакомца обрамляла окладистая рыжеватая борода.