Забайкальцы. Книга 4. - страница 29
— Удача, товарищи, удача! — ликовал Журавлев, оглядываясь на ординарцев. — Заняли наши первую линию! Пулеметы японские повернули против них же, молодцы!
Ординарцы переглянулись между собой. Кочнев, осмелившись, спросил:
— Павел Миколаич, можно нам глянуть в энту штуковину?
В это время к Журавлеву прискакал гонец из Богдати. Журавлев передал бинокль Кочневу, пробежал глазами донесение Киргизова. Начальник штаба сообщал: «На култуминском направлении наши оборону держат крепко. Отбили две атаки японцев. Мы понесли потери, убито четырнадцать человек. В числе раненых помощник командира полка Лапардин».
На листке, вырванном из блокнота, Журавлев набросал ответ: «Начальнику штаба Киргизову. Култуму удерживать до вечера во что бы то ни стало. На центральном участке нами взята первая линия японских окопов. Козлов ведет бой за вторую линию. Журавлев».
Часом позднее ординарец Кочнев галопом мчался на центральный участок с приказом командующего Козлову: «Готовиться к новой атаке».
Бой за вторую линию разгорался еще более жаркий. Теперь те и другие стреляли из окопов, с обеих сторон строчи ли пулеметы. И как только смолкла красная батарея, в атаку ринулась пехота.
— В атаку, за мной! — Первым выскочив из окопа, Козлов взмахнул наганом: — Ура-а!
— Ура-а! — подхватили пехотинцы, с винтовками наперевес устремляясь за командиром.
Мало уцелело японцев от огня красной батареи, но те, что остались в живых, бились до последнего. Партизаны, забросав окопы гранатами, овладели и второй линией. Не добежал до нее сам командир Козлов. Японский пулеметчик, в которого Ефим Козулин метнул гранату, успел-таки последней очередью скосить троих партизан, в числе их и храбреца командира. Он был еще живой, когда к нему подбежали трое из его отряда. Не обращая внимания на стрельбу, один из них взвалил раненого себе на спину, поволок его вниз, к первой линии, двое других поддерживали командира с боков. Они хотели донести его до окопа и там сделать перевязку, но он уже умер, не приходя в сознание.
— Надо унести его вниз к нашим, — предложил седобородый партизан, односельчанин покойного. — Вон сколько тут этих набито, и чтобы наш командир да еще рядом с ними лежал! Не бывать тому!
Партизаны не возражали. Тело командира уложили на шинель и, прикрываясь от пуль, косогором понесли его вниз. Там, недалеко от матафоновской батареи, на небольшой полянке, защищенной от боя скалистым выступом, стояла санитарная двуколка, возле нее валялись на земле окровавленные клочья ваты, обрывки марли, пахло йодоформом. Сюда приносили и приводили с ноля боя раненых. Первую помощь им оказывали штабные поварихи: черноглазая Зина и Катя Димова. В испачканных кровью халатах они, как могли, утешали страдальцев, бинтовали раны.
После перевязки многие уходили обратно на позиции, тяжелораненых два санитара и старики обозники укладывали в телеги на сено, увозили в госпиталь. Тут же головами к двум раскидистым березам рядком лежали пятеро умерших от ран.
К ним и положили партизаны своего командира Козлова. Старик партизан сложил ему руки на груди, накрыл шинелью и, сняв шапку, перекрестился на восток.
— Прощай, Иннокентий Лаврентьевич, земля тебе пухом! — Крупные слезинки покатились по задубелым, коричневым от загара щекам старика; он смахнул их шапкой, обернулся к товарищам. Те стояли потупившись, обнажив головы. — Посельщик мой был, в суседях жили, изменившимся, сиплым голосом пояснял старик и, помолчав, продолжил со вздохом: — Эх, Кеха, Кеха. Не мне бы тебя хоронить, а тебе меня, а оно вот как пришлось. Пошли, ребяты, отомстим недругам за смерть командира да и других товарищей наших.
— Пошли! Живы будем — отомстим!
…К полудню бой развернулся по всему фронту. На командный пункт к Журавлеву отовсюду мчались гонцы с донесениями, он быстро прочитывал их и, положив на колено блокнот, писал короткие ответы, приказы. Прочитав сообщение о гибели Козлова, Павел Николаевич изменился в лице, сурово сдвинул брови. Тяжко пережил он смерть одного из любимых командиров.
— Мда-а… — только и сказал он и, оглянувшись на гонца, спросил: — Кто заменил Козлова?