Заблудившийся олень - страница 9

Он шёл так медленно, что «знаменитые» и всем известные «пять километров в час» остались лишь в голове. Хорошо если у него выходил километр в час, хорошо, если этот километр был в верном направлении, хорошо, если этот километр пролегал по более-менее ровной местности, где не приходилось поднимать ноги на барханах снега, где ещё не улёгся хороший наст, хорошо, если ноги просто скользили, а точнее, плелись по снегу.

Он вспоминал, что у него осталось в рюкзаке от съестного. Осталось немного, может, бутерброд ещё? Может. А разве он его не съел? Может, посмотреть? Но посмотреть — это же остановиться, снять рюкзак, расшнуровать его, залезть в него рукой… Что я говорю? Нет сил останавливаться, нет сил снимать рюкзак, вот и всё. Да и потом, есть он не хочет, это всё обман… действие алкоголя… калорий у него достаточно, просто мышцы устали… просто судорога начинает уже хватать за икры и бёдра… просто человек не машина, живёт тогда, когда есть возможность отдохнуть… Просто жизнь закончилась. Вот именно так ему на роду написано закончить жизнь. Погибнуть в тундре, куда он ходил, чтобы закалить себя, чтобы стать сильным, чтобы доказать себе да и всем окружающим, что может… А что он может? Зверям капканы ставить? Стрелять в них? Здесь его вдруг охватил истерический смех, смех ни о чём. Просто смех. Он вспомнил, как генералы, выходя на охоту на кабана в лесу, берут с собой профессионального снайпера, чтобы тот, в случае чего, застрелил кабана, когда генерал промахнётся и зверь бросится на него. А ещё с вертолётов… А ещё… ещё эти — сразу выбросила память телевизионную картинку, — которые в Африке охотятся на львов и буйволов… наши нувориши-миллионеры тоже с прикрытием, а потом хвастают здесь, в России, я вот застрелил в Африке… Ох, Господи! Он вскинул лицо в небо: «Господи! А их почему не учишь? Их — почему? Они же ещё хуже?..»

Он шёл и шёл, уже не зная, зачем идёт дальше, не всё ли равно, где, в какой точке этого бескрайнего снега умереть? Но он шёл, шёл, потом вновь смотрел на небо, говорил тихо: «Капканы ставить не буду, даже убивать не буду, даже куропаток, а в тундру ходить буду… буду, буду, буду! Просто буду ходить, смотреть…»

В магазине охотсоюза продавались сигнальные патроны, подобие салюта, сигнальных ракет. Почему тогда не купил? Денег пожалел? Думал, что не пригодятся? А интересно, пригодились бы сейчас? К примеру, у него были бы сигнальные патроны? Ну выстрелил бы? Ну увидел бы кто? Откуда увидел? Он, похоже, в балке какой-то ходит, в низине, ну выскочит из-за горизонта огонёк на секунду-другую — кто в городе заметит? А если и заметит, то… Я бы что подумал? Подумал бы, что какие-то ребята развлекаются, чудят. Ну да, для сигнала обстановка нужна, когда все на стрёме, когда все в курсе, что человек пропал, и любая информация, любое происшествие в тундре, любое явление… Людей ищут через три дня. Людей ищут через три дня. Тебя никто не ищет. Ох, и дурачьё люди! Искать надо, пока жив! Или вы думаете, что человек ушёл в тундру и не вернулся в назначенное время, так он остался там погулять?

Ромка упал. Упал и не поднялся, даже попытки не сделал, лежал, дышал тяжело и только и пытался контролировать себя, свой воспалённый мозг, чтобы не уснуть. Дыхание било в снег, и снег этот стал сразу оседать вниз, кристаллизоваться и таять на глазах. Ромка хрипнул горлом, согнул руку в локте и упёрся ею в снег, только тогда почувствовал, что пальцы у него холодные, можно сказать, что замёрзшие. Рукавицы не греют? Странно. Он, кряхтя во всю силу, поднялся на колени, вытащил ладонь из рукавицы, посжимал её, потом засунул в рукавицу и стал что есть силы бить обеими ладошками о колени, стараясь их таким образом разогреть. Так разогревали руки все старатели на Аляске. Об этом он читал у Джека Лондона. А если тот сам не знал, что писал? Но руки скоро стали немного отходить. Ромка поднялся на ноги и, сжимая ладони с силой, что осталась, пошёл дальше. Потом быстро снял обе рукавицы, как следует дунул туда дважды, надел — чуть теплее, кожаные рукавицы держали его дыхание, но недолго. Вновь стал сжимать и разжимать пальцы. Вновь показалось, что стало светлеть. Посмотрел на часы — стёклышко у часов запотело, циферблат видно было плохо, Ромка посмотрел сбоку: около восьми утра… Значит, скоро день! Скоро рассвет! Боже мой, неужели будет свет в этой тундре? А что ему свет, если зрения нет? Что ему свет? А многое! Свет — это жизнь, когда светло, идти легче, и когда будет светло, он обязательно найдёт выход. А он сможет идти, когда будет свет? Может, уже ноги откажут? Обязательно сможет! В любом случае сможет, как только свет появится, он сможет идти даже быстрее! Ромка верил в это уже как-то истово.