Заботы Леонида Ефремова - страница 5

Им лучше, чем всем. Вот им — жениху и невесте. Белая фата, белое платье. Идет, как Снегурочка. Медленно, чинно, под руку со своим принцем. Подружки, друзья, родители, родственники — все свидетели счастья, как разноцветный шлейф, позади, за молодыми. А вот и свадебные машины. «Волга» в ленточках, в цветах. Глуповато-восторженная кукла с русыми косичками вразлет примостилась посредине лобового стекла. Расселась свадьба по машинам, и покатили всех куда-то кольца колес. Горько! Горько, молодые!

А когда наконец ты сам, Леонид Михайлович, станешь суженым, супругом? Майка правильно спросила. Что-то затянул. Скоро тридцать, а все еще на выданье. И уже горький опыт чему-то мешает.

...Может, все-так позвонить? Ей? Ему? Будущему или прошлому?

Может, Володьке? Нет, он, конечно, на рыбалке... А может быть, Катюше? Скажу: «Здравствуй, это я, ты еще меня помнишь?» А дальше что? А вдруг ее нет в Ленинграде? Или вышла замуж? Сколько времени прошло...

Позвоню лучше Зое. Не был давно. Все дела, все никак. Ну что ты оправдываешься? Она хоть раз требовала от тебя отчета? Она-то не требовала. А ты? Кто ты ей?

Стой и смотри. И не думай ни о чем еще хоть немножко. Просто смотри и дыши. Вон трава, а вон небо. Вон люди, а вон птицы. А вон мама и дочка едят мороженое из одного стаканчика. А вон дворник метет улицу.

А не позвонить ли мне... Стой! Смотри! Ты на земле, ты дожил еще до одной весны, ты можешь пойти влево, вправо, ты тут и везде...

Но вот уже шагнул, и телефонная книжка сама просится в руки, как будто на потершихся ее страницах ожили не номера телефонов, а голоса, лица, жесты — вся память прошлого. Она все отдаленнее, нас разделяет молчание. Как давно я не слышал многие из этих голосов. Вот с этим расстались, и как будто навсегда, и нет нужды встречаться, а вот сюда звонить нет смысла. Переменился телефон? Все переменилось. Все дела, случаи, не те орбиты, — грустно. А вот с этим поссорились. И все же позвоню. А вдруг мы ошиблись, погорячились, как это часто бывает в юности? Или не стоит? Натуру не переменишь. И все же, Леонид, ты давно не виделся с этим своим прошлым — позвони на счастье, хоть просто так, на полслова, а вдруг...

— Алло, можно Мишу?

— Это я. А кто спрашивает?

— Миха, привет! Как живешь? Это Ленька Ефремов. Не узнал? Да ты что! Теперь узнал? Сто лет не виделись. Ну как ты там? Да не кричи, спокойнее.

— Свадьба, Лирик! Свадьба! Гудим вторые сутки!

— Чья свадьба, твоя, что ли?

— А чья же еще?

— Поздравляю, Мишка! Кто жена? Светка или, может быть...

— Сюрприз, Лирик, большой сюрприз. Увидишь — упадешь. Бери такси и гони. Мы недалеко от общаги, у моих родственников. Ты знаешь. У меня тут большой сбор. Гони!

Вот это номер — Мишка женится. Интересно, кто она?

Я купил белые гвоздики, завернул в газету, пошел пешком. Цветы держал то в правой руке, то в левой, то слишком высоко, то чересчур низко, — нелепый, должно быть, был у меня вид: вышагивает этакий растерянный кавалер в новеньком костюме и, как веник в баню, тащит роскошные цветы. Кажется, все мужчины не умеют их носить. Нет, не все. Вот, скажем, Мишка. Уж он-то знает, как носят цветы, преподносят подарки, и вообще...

Мишка знал о жизни, кажется, все, по крайней мере в те годы, когда мы вместе учились в Индустриальном техникуме. И друг о друге тогда мы знали как будто бы все. В общежитии наши койки стояли рядом, мы были соединены общностью тайн, перемигиваний, вечернего полушепота, мы были вроде земляков, мы всегда были неразлучны. И где только нам не приходилось бывать вместе: на танцах, в театре, на вечеринках и чинных семейных торжествах. Я видел Мишку и на ковре для борцов, ползающим на четвереньках и привставшим на «задние лапы», готовым вот-вот броситься на врага разъяренным медведем. Ковер для борцов мне много рассказал о Мишке. Я слышал, как он кряхтит и стонет, освобождаясь от жестких объятий своего разгоряченного противника, видел, как швыряют его через голову и как швыряет он сам кого-нибудь, как горит от нелегкой схватки и поражения его осунувшееся лицо, как растягивает он тонкие губы в улыбке, когда судья поднимает его руку вверх.