Забыть и вспомнить - страница 13

стр.

Он скачет, а я жду, что он оглянется.

Вот и всё.

Теперь мне надо бы придумать хороший конец. Чтобы было хорошо и была правда.

… Монька вернулся после войны, они с Люсей поженились и дожили в любви до старости.

Так бывало.

… Монька не вернулся… Но Люся его ждала всю жизнь.

И так бывало.

А чаще бывало, что приходила похоронка и родители, отплакав своё, находили, если повезло, после войны дорогую им могилу и радовались, что можно поклониться родному праху.

Через сколько-то лет после войны приехал я в родной город и заглянул на улицу, в свой, такой маленький вдруг, такой игрушечный двор. Мимо прошёл сгорбленный седой старик со слезящимися глазами, и я с трудом узнал в нём шляпника.

Я понял, почему тогда он был такой гордый и независимый… Не потому, что был похож на великого композитора. И не потому, что считался лучшим мастером в городе. Он был гордый потому, что у него был сын, такой красивый и такой умный.

Ребята рассказали: Монька пропал без вести, домой от него не пришло ни одного письма. Люся после войны вышла замуж, живёт тут же, в нашем дворе, с мужем и двумя детьми.

1985,1999


«ПРОПАЛИ ДЕНЕЖКИ» (Петушок на палочке)

Когда я был маленький, я проглотил десять копеек.

Вообще в детстве мне не очень везло.

Не то, что, например, Стёпке, самому маленькому из нашей дворовой компании.

Вот вам, хотя бы последний случай про Стёпку. Он «катался» по двору на своём «лисапеде», как называл он какую-то железяку от сломанной кровати, и остановился перед бочкой из под керосина. Через минуту бочка взорвалась, а Стёпке хоть бы хны, ни царапины!… Как это? Ну, в двух словах не расскажешь… Но если интересно…  Да и мне охота вспомнить… А про десять копеек подождёт, да и что хорошего про это вспоминать…

Дом наш когда-то был конфетной фабрикой и принадлежал какому-то турку. (В подвалах, которые мы, конечно, обшарили, сохранились пачки неиспользованных фантиков. Попадалась в ящиках и патока, - коричневые брикеты вроде пастилы.) После революции дом переделали в жильё. О прошлом времени напоминала ещё семья бывшего управляющего, да шикарные витражи. Управляющий, турецкий подданный, как нам важно рассказал дворник, его соплеменник, жил (видимо, на случай возвращения хозяина) тут же, на первом этаже вместе с толстой неряшливой женой и тремя сыновьями – Надиром, Амиром и Богадыром, нашими сверстниками. Цветные витражи в переплётах фрамуг украшали окна по всему периметру двора, придавая праздничный уют застеклённым верандам.

На первом этаже была сапожная мастерская. По обе стороны двери, перед входом, навалом лежали мешки с обрезками кожи, и мы сигали на них с веранды высокого второго этажа. К открытым дверям мастерской выходили покурить сапожники. С одним из них, стройным и смешливым Алексеем, мы любили разговаривать, но держались от него подальше, взрослые говорили про него – шелапут. Мы знали, что это что-то плохое…  (Сейчас прочёл в словаре: шелапутить – делать бестолково, опрометчиво, безрассудно, ветрено). Говорили, что это он, Алексей, сидя однажды по большой нужде в уборной, что была в глубине двора в другой стене, поджог от нечего делать газету и бросил её в очко. Огонь побежал внутри по каналу к поглощающей яме в самом центре двора, грозя с минуты на минуту взорвать всё, что там накопилось за месяцы в ожидании ассенизаторской машины, взорвать, и разнести «к чёртовой матери» весь дом.

В тот раз, что я говорю про Стёпку, Алексей докурил папироску и выстрелил ею щелчком, как делал всегда. Непогашенный окурок описал дугу и влетел в железную бочку, прямо в дырку из под пробки.

Да, значит, бочка. Откуда она взялась, бочка? Раз в месяц приезжал во двор керосинщик, усаживался перед насосом, и начинал продажу: керосинки и примусы были у всех. Керосинщик уезжал, а порожняя бочка оставалась посередине двора, ожидая, когда её заберут или наполнят снова. Бочка полёживала на боку, вдыхая железной ноздрёй свежий кавказский воздух, взамен одаривая окрестность острым запахом паров керосина.

И вот в пасть этой начинённой ожиданием железины угодил непогашенный окурок. «Сейчас бабахнет!» - меланхолично заметил пятилетний Стёпка. Словно загипнотизированный, стоял он рядом с бочкой, смотрел на неё не мигая, не делая и попытки отойти в сторону.