Забытая деревня. Четыре года в Сибири - страница 8

Я дальше ищу на ощупь...

Теперь мои руки касаются, по-видимому, противоположной стены. Молниеносно, как на строительном чертеже, мозг конструирует размер большого помещения: теперь длина, ширина, высота стали для духа четко зафиксированными.

В следующее мгновение что-то скользит мне над ногами, подпрыгивает до моего колена, пищит, цепляется зубами за мои брюки. Крыса!

Испугавшись неожиданному и отвратительному для меня живому существу, я возвращаюсь. Теперь долгое и постоянно подкарауливавшее невидимое получило, наконец, полную власть надо мной. Оно бросает меня от одной стороны к противоположной, оттуда снова назад, я шатаюсь, но все же повсюду держит меня какая-либо стена. Крыса висит на штанине, теперь я бросаюсь к моей двери, я твердо цепляюсь за нее, у нее я застываю, полный отвращения, страха и ужаса. Крыса пищит, я нащупываю ее, хватаю, бросаю прочь. Она падает где-то там в гнили и воде.

Непостижимо большой каземат – это загон?!

Клетка?!

Понятие узости приводит меня в безумное беспокойство, которое возрастает вплоть до самонеистовства. Я жадно ловлю воздух. Помещение может быть площадью самое большее два квадратных метра.

Я судорожно закрываю глаза, со всей силы прижимаю ладони к ушам, чтобы не слышать по крайней мере в течение короткого времени капание воды, потому что все время напряженно открытые глаза болят, а тишина доставляет боль ушам. Но как долго могу я пребывать в таком состоянии? Кровь уже сильно барабанит в висках, руки опускаются, уши снова слушают напряженно, глаза снова пристально смотрят, и истощенно я опускаюсь на землю и прислоняюсь к влажной двери. Влажное и мое полуголое тело, его лохмотья, и руки тоже.

Одна капля падает за другой – в сыром, гнусном единообразии. Тело становится слабым, неподвижным, я оседаю. Смерть ли уже это... и я больше не могу защищаться?...

Солнечный свет, горячий, блестящий солнечный свет... роскошный летний луг, пестрые цветы, мягкий воздух... я шел и шел бы, и великолепие не кончается... далекий, далекий мир... известные, знакомые образы...

Кожа головы съеживается! Волосы шевелятся! Что-то касается моей ноги!

Внезапное пробуждение – цепенящий ужас – действительность. Я готовлюсь обороняться от этого. Мои пальцы скользят во что-то теплое, жидкое – мясо, хлеб, селедка или...?

Солнце, луг, цветы – это было сном!

Я жадно хлебаю теплую жидкость, жую несколько кусков – это хлеб. Старый хлеб, со вкусом плесени, или этот вкус исходит от моих пальцев, которыми я исследовал клетку, хватал пауков и крыс? Деревянная миска пуста, и только теперь я чувствую волчий аппетит.

Я не знаю, как часто мне уже засовывали в камеру миску. Чернота, постоянно раскрытая бесформенная пасть, тишина, все это окружает меня уже целую вечность.

Иногда капли падают где-нибудь в черной пустоте быстрее обычного, тогда струя воды разливается по каземату, вода поднимается до лодыжек, до коленей, выше, до бедер, до груди, а потом точно так же быстро уходит, как поднималась.

Если вода в моем каземате поднимается, то я знаю, что над Петербургом, над Финским заливом дует западный ветер, вследствие этого уровень воды в Неве растет, так как у нее нет достаточного стока из Ладожского озера, на котором лежит Шлиссельбургская крепость. При таком западном ветре всегда хорошо плавать под парусом. Кто будет управлять теперь «Буревестником»? Моя прекрасная белая яхта, уютные каюты, белая спальня, поющие ванты, шепчущие маленькие ночные волны у борта...

Я построил для себя в углу, который едва ли можно увидеть из-за многочисленных обломков стены и земли, что-то вроде «высокого помоста». Там, где стена дает наибольшее сопротивление, я выкопал руками ступеньку. Если вода поднимется еще выше, я залезу на нее, чтобы не захлебнуться. Я хочу быть хитрее других. Приходила ли уже эта мысль моим предшественникам?

Мои предшественники! Что это были за люди? Почему их когда-то привезли в Шлиссельбург? И все ли те, кто был здесь заперт, действительно умерли? Стояло ли как окончание в их деле, которое сообщало об их жизни, их поведении, их действиях и их преступлениях, на самой последней странице банальное слово «скончался»? «Несколько недель спустя скончался в темной камере»?