Забытая история любви - страница 17

стр.

Я поморгала, пытаясь вспомнить, как заснула, потом нажала клавишу и стала смотреть на побежавшие по экрану слова. Я не верила, что они там окажутся. Не верила, что действительно написала их. Я не умела писать быстро, и пятьсот слов за день было для меня настоящим достижением. Ну а если мне удавалось написать тысячу слов, это уже становилось поводом для праздника. Вчера вечером я написала в два раза больше, да с такой легкостью, что наутро решила, будто это мне приснилось.

Но это был не сон. Передо мной были доказательства: четкие черные буквы на белом экране. Я почувствовала себя так, как если бы открыла глаза и увидела за окном пасущегося динозавра. Неуверенной рукой я еще раз сохранила документ и послала его на печать.

В дверь снова постучали. Я потянулась, встала и пошла открывать.

— Не хотел вас будить, — извиняющимся тоном произнес Джимми Кит, хотя извиняться ему было не за что, потому что, насколько я могла судить, уже почти наступил полдень.

— Вы меня не разбудили, — солгала я и сжала зубы, чтобы подавить предательский зевок. — Прошу, входите.

— Я тут подумал, может, вам помощь понадобится. С «Агой», к примеру.

С собой он принес холод, впитавшийся в его куртку вместе с соленым морским ветром. Что творилось у него за спиной, я не могла видеть из-за тумана, который завис над волнами, как облако, слишком тяжелое, чтобы его унес ветер. Оставив облепленные грязью ботинки у двери, он прошел мимо меня на кухню и открыл дверцу печи, чтобы посмотреть на огонь.

— Погас! Так я и знал. Нужно было меня позвать.

Он выгреб золу и бросил в печь новую порцию угля. Движения его были такими быстрыми и аккуратными, что я вдруг снова подумала: чем он зарабатывает на жизнь? Или чем зарабатывал? Я спросила его об этом.

Он посмотрел на меня.

— Я был кровельщиком.

Делал и чинил крыши. «Что ж, понятно, почему он выглядит так, будто всю жизнь провел на открытом воздухе», — подумала я.

Он спросил, чем занимаюсь я, и снова вместо «в» прозвучало «ф».

— А о себе что пофедаете? — Он кивнул на компьютер и принтер, все еще гудевший на длинном деревянном столе у дальней стены. — Это фам для чего?

— Я пишу, — ответила я. — Книги.

— Да? Какие книги?

— Романы. О прошлом.

Он захлопнул дверцу «Аги» и поднялся, явно впечатленный моими словами.

— Ну да?

— Да. В романе, над которым я сейчас работаю, действие происходит здесь, в замке Слэйнс, — сказала я. — Поэтому я и хотела поселиться в этом коттедже.

— Ну да? — повторил Джимми, как будто узнал что-то в высшей степени интересное. Мне показалось, он хотел меня спросить еще о чем-то, но тут в дверь снова постучали.

— Вы сегодня нарасхват, — сказал он, когда я пошла открывать и увидела на пороге (чего подсознательно ожидала) Стюарта.

— Доброе утро. Я тут решил зайти узнать, как вы устроились, — сказал он.

— Все хорошо, спасибо. Проходите, здесь ваш отец.

— Отец?

— Да, — сказал Джимми из кухни, и кожа возле его глаз собралась в морщинки. — Что это с тобой, бездельник? Ты отродясь так рано не вставал.

Стюарт отразил выпад с улыбкой:

— Уже начало одиннадцатого, папа.

— Я знаю, сколько сейчас времени.

Он закончил разводить огонь в печке и поднялся. Я поблагодарила его, однако он, похоже, не торопился уходить. Как и Стюарт. Поэтому я спросила:

— Кто-нибудь хочет кофе? Я как раз собиралась себе сделать.

Оба Кита, очевидно, были не прочь выпить кофе. Но они не стали просто сидеть и ждать, пока я приготовлю напиток. Джимми направился в гостиную, негромко насвистывая, а Стюарт прошел вслед за мной на кухню и прислонился спиной к стене, сложив на груди руки.

— Как первая ночь прошла? Забыл вас предупредить, что окно в спальне тарахтит, как дьявол, когда с моря дует ветер. Надеюсь, это не помешало вам выспаться?

— Я вообще-то вчера вечером так до спальни и не дошла. Я работала, — сказала я и кивнула на деревянный стол.

Джимми, который как раз рассматривал мой компьютер, добавил:

— Она писатель.

— Я это знаю, — сказал Стюарт.

— Она будет писать книгу о нашем замке.

Стюарт посмотрел на меня с непонятным выражением, показавшимся мне похожим на жалость.

— Рассказывать моему папе такие вещи — большая ошибка.