Забытое убийство - страница 6

— Унываешь? — как ни в чем не бывало спросил он. — Не унывай! Уныние — червь, который поселяется в студенте с целью погубить его, лишив стипендии и воли. Обороняйся! Не поддавайся состоянию душевного паралича!

Винсент Григорьевич слушал и горько думал: эх, Валера! Кто бы говорил? Сам не унывай! Кто только что валился манекеном бездушным? Кого только что подхватили, поставили на ноги и укрепили своею кровью и теплом? Кто лежит на Волковом кладбище рядом с дедушкой и бабушкой? Тем временем Весик произносил вслух, соблюдая их тогдашнюю стилистику:

— Я обороняюсь! Но оборона моя пуглива и бесполезна.

— Ты меня слушайся, голуба, и знай себе обороняйся. Алгебру мы пересдадим! А ты ее, по-моему, так даже полюбишь. Ты прирожденный математик, слушай мои слова. И ты мне когда-нибудь пригодишься. Поклянись, что, если мы пересдадим на пятерки, ты мне поможешь!

Весик в принципе согласился, но клясться отказался. Надо признать, экзамен они действительно пересдали на пятерки. И к теории множеств он с тех пор начал питать определенную слабость.

Как экспериментально установил в эту ночь Винсент Григорьевич, общаясь с Валерой, следовало постоянно следить за ним и время от времени как бы подхватывать его в своем воображении под мышки и взбадривать, подталкивая к дальнейшему диалогу. Валера охотно вступал в разговоры, выглядел вовсе не эфемерно, острил. Единственное, в чем не был вполне уверен Винсент Григорьевич: действительно ли разговоры с Валерой ему вспоминались или же звучали впервые?

На первых порах это не особенно волновало. Винсент Григорьевич решил приглядеться, прислушаться, чтобы не вспугнуть Валеру. И только потом — если уж не сможет догадаться — лобовым вопросом (как учат в детективных романах) огорошить покойного приятеля. Не я ль убийца тайный твой, Валерий? Напомни мне, ошеломи бедняжку, как мы зашли когда-то в кафетерий и я тебе насыпал яду в чашку!

То есть в качестве одной из возможных выдвигалась версия об отравлении. Пистолета у Винсента Григорьевича отнюдь не было. Это сейчас пистолет купить, что зонтик, только нужно знать определенные места.

Снова запульсировали слезы, давно прижившиеся в глазах горькими и жгучими добавками к зрению. Они не просто напоминали о себе. Слезы давали бедному Винсенту Григорьевичу понять, что, планируя задать подобный вопрос и рассчитывая получить на него ответ, он вступает на путь безумия... Тем самым признает он, что не просто высвечивает далекого друга в потемках, может быть, и неясных, но подлинных воспоминаний, а общается с миром мертвых! Следовательно, перед Винсентом Григорьевичем не реальная, нейроэлектрическая, сохраненная в мозге копия ушедших событий, а коварный посланник с той стороны, неизвестно что замышляющий. Лучше бы обойтись без прямых вопросов, не переходя грани сумасшествия. Но, с другой стороны, если путь к истине обязательно лежит через безумие, не следует ли пройти его и в этом случае? Вот вопрос, достойный настоящего, а не притворного философа!

В следующем воспоминании друзья снова шли по Московскому проспекту. В той, прошлой жизни пролетело несколько лет. Они уже кончили университет, и Валера уехал работать в Сибирь, в страшно секретную организацию. Веся меланхолично слушал, как приятель рассказывал об одном из своих таежных путешествий, о гордых сибирячках, об оранжевых ягодах облепихи в серебряном инее, об озерах, из которых на закате вдруг сверкнет червонной чешуей неловко повернувшийся карась. И вдруг услышал:

— ...тогда-то, вечером, критикуя их пошлые результаты, я изложил несколько простых соображений — каких, я тебе рассказывал. Впрочем, ты никогда не помнишь. И через три дня главный дал мне все, что я у него попросил: людей, приборы, деньги. Получилось что-то вроде лаборатории.

Почему же Винсент Григорьевич не помнил? Он отлично помнил не померкшую за десять лет славу Валеры в узких, допущенных до государственных тайн кругах. Речь шла об особой бомбе, о которой так толком и не известно: произвели ее на свет или же не произвели. Бомба эта задумывалась так, чтобы действовала близко к земной поверхности и после взрыва энергия мгновенно устремлялась не ввысь, а вширь, то есть не расходовала зря разрушительную силу на сотрясание и освещение небес. Иначе говоря, ее результатом был бы не взрыв-гриб, а взрыв-блин, льнущий к земле и мгновенно запекающий с помощью жара и огня многочисленные жертвы в наивных и бесполезных убежищах. Если уж совсем кратко, то первоклассная гадость была эта бомба!