Забытые острова - страница 47
Скоро у меня стало несколько пленниц. Стрекозы небольшие, все одного вида симпетрум флавеолум. Полёт их меня озадачил. Все они летят с Балхаша, пересекая ветер, дующий с востока на запад. Озеро отсюда недалеко, в одном-двух километрах. Достигнув асфальта, стрекозы поворачивают вдоль него и следуют над ним по ветру на запад. А стрекозам зачем асфальт? Может быть, над ним больше нагрет воздух и сильнее токи, над которыми лететь легче? Сейчас утро, по сравнению с дневной жарой прохладно, но ветер силен, около сорока километров в час, и вряд ли ощущается разница в температуре над дорогой и вне ее. К тому же почти все стрекозы летят на высоте около пяти — восьми метров над землей. Нет, тут что-то другое! Стрекозы явно следуют асфальту, возможно воспринимая его как реку, водный поток, вдоль которого и надлежит путешествовать как можно дальше. Жизнь стрекоз связана с водой, все их детство проходит в воде. Ну а стремление к расселению, к поискам новых мест, пригодных для жизни, к выселению оттуда, где скопилось слишком много сородичей, существует в той или иной степени почти у всех животных.
Дороги ушли от Балхаша далеко, и я, потеряв из виду синее озеро, будто что-то утратил. Вокруг же каменистая пустыня и бесконечные холмы. Наш путь теперь к острову Тасарал — Каменному. Долго едем по пустыне, минуем большое полувысохшее озеро, потом белый от соли участок в понижении между сухими и желтыми горками.
Уже двадцать километров, как мы съехали с шоссе, а озера все нет. Наконец показывается вдали такая желанная синяя полоска воды, и мы, едва добравшись до берега, устраиваемся в редкой рощице тамариска.
Рядом с нами лиловые цветы осота. Они раскачиваются от легкого ветра, ажурная тень тонких листьев и веточек растения скользит по тенту. Вокруг солянки, самые разные: желтоватые, с красным оттенком, изумрудно-зеленые, почти синие. Большое озеро тоже разное: зеленое, синее, лиловое. Ветер почти затих, замерли растения, не колышутся.
На осоте тонко жужжат крошечные пчелки-андрены, чуть пониже тоном — пчелы-листорезы, едва слышен шорох крыльев мух-жужжал, иногда раздается громкая песня осы-эвмены.
К вечеру озеро синеет, покрывается легкой рябью, из тростников выплывают чомги и начинают громко кричать. В это время осот покидают насекомые, и песня их крыльев смолкает. А еще позднее, когда загорается первая звезда, над берегами озера сперва тихо-тихо, а потом громче, яснее, совсем громко поднимается тонкий звон. Над кустиками тамариска, над самыми разными солянками вьются в воздухе легкими прозрачными облачками мириады крошечных ветвистоусых комариков. Вьются деловито, настойчиво, исполняя предсмертный танец своих далеких предков под звуки траурной музыки прозрачных крыльев.
Рано утром первое, что видим на потолке противомоскитного полога, — бездыханные тельца комариков, светлые, почти прозрачные, с нежными перистыми усиками. У них скрючились ноги, высохло тельце, а две точки черных глаз продолжают смотреть, как живые.
Над кромкой тростников показывается красное солнце. Зеленые лучи пучками бегут по небу, отражаются в воде. Не спеша пролетают цепочкой белые цапли и тоже отражаются в воде. Под лучами солнца они совсем розовые с синими тенями.
Солнце открывает одну за другой ложбинки, покрытые солью, и тогда неожиданно над землей, над зарослями трав загорается тонкими нитями паутина. Она везде, особенно ее много на сухих веточках. И тот осот, что возле тента, тоже оплетен ею. Все опутано сверкающими нитями, и они увешаны гирляндами мертвых комариков.
Тут же по нитям вяло ползают пузатые, объевшиеся пауки: и полные степенные мамаши, и поджарые стройные отцы, и множество паучков-детенышей самых разных размеров. Все они в нарядных костюмах, украшенных тончайшим узором из темных полосок, линий, зигзагов, точек. На прозрачной нежно-зеленой груди сверкают черные полосочки, на голове выпуклые черные глаза, на ногах торчат во все стороны острые щетинки. Никто из пауков не обращает внимания друг на друга. Все пауки — хищники, эти же такие необычные в своем миролюбии. Еще бы! Ночная трапеза закончена, а пищи все еще вдоволь. Вон сколько висит ее на нитях! Каждый сыт по горло, объелся, ленив, равнодушен к окружающему.