Забытые - страница 13

Очко, выкатя налившийся кровью глаз, играл на итальянке. Соплюн и Лукерья Минишна, оба сильно выпившие, блаженно улыбались и иногда об чем-то перешептывались… Виновница торжества, Хима, сначала слушала молча, потупя глазки, потом и сама принялась петь тонким, необыкновенно громким и неприятным голосом…

начал опять Иван Захарыч.

завопила вдруг Хима и продолжала, покрывая своим визгом и Ивана Захарыча, и итальянку:

кричала она, глядя во все глаза на Ивана Захарыча, —

продолжала она, закатывая глаза под лоб, —

И, понизив несколько голос, пустив в него какую-то «дрожь», подчеркивая «для тебя», закончила:

Вечером, когда на улице было уже совершенно темно и падал холодный, назойливый дождик, гости отправились домой. Им дали фонарь и, проводив за калитку, где долго прощались, желая друг другу всех благ, ушли домой.

— Пы-п-п-пы-п-плывем и мы! — сказал Соплюн, держа в левой руке фонарь. — Эка темь-то, госп-п-п-поди Исуси Христе… Ну, трогай, белоногой!..

Покачиваясь и тыкаясь, точно его кто-нибудь толкал сзади в шею, он тронулся… Иван Захарыч и совершенно пьяный Очко, которого «кидало» из стороны в сторону, последовали за ним, шлепая по грязи сапогами, как утки по воде крыльями. Отойдя от калитки шагов шестьдесят, Соплюн вдруг споткнулся, зацепившись за что-то ногой, и упал в грязь… Фонарь погас и разбился… Путники остались, окруженные абсолютной тьмой…

Соплюн долго возился в грязи, стараясь подняться, и, громко заикаясь, сквернословил на всю улицу. Откуда-то совсем близко от них, вероятно из подворотни, обеспокоенная шумом, лаяла, захлебываясь, собака…

Иван Захарыч и Очко топтались на одном месте, стараясь не упасть…

— Сп-п-п-ички у кого? — спросил, наконец, поднявшийся Соплюн.

Спички были у Очка. Он достал коробочку и стал чиркать… Вспыхнет спичка, осветит на секунду тьму, грязь, Соплюна, Ивана Захарыча — и сейчас же погаснет, после чего сделается кругом еще темнее…

— Нало-п-п-п-ался… спички не может зажечь! — накинулся на него Соплюн. — Нарвался на чужбинку-то, как волк на п-п-п-адаль… обрадовался, а-а-нафема! Дай сюда коробок-то!

Но и у него дело пошло не лучше: огарок намок, спички гасли одна за другой. Вот погасла и последняя. Соплюн со злостью швырнул пустую коробочку и сказал:

— По-п-п-ойдемте так. Держитесь друг за дружку… Бери, Иван Захарыч, меня за п-п-п-олу, а ты, Очко… где ты тут, кривой чорт?.. его за полу… Так гуськом и отправимся…

Шествие тронулось… Соплюн шел впереди; за ним, держась левой рукой за его полу, шагал Иван Захарыч; он потерял в грязи с правой ноги калошу и робел сказать про это Соплюну… Другую калошу он снял и спрятал в боковой карман своего «дипломата»… Позади всех, тоже держась левой рукой за Ивана Захарыча, плелся, качаясь, Очко. Он всю дорогу хотел объяснить что-то, но из его уст вылетало лишь невнятное бормотанье, удивительно похожее на токование тетерева, вылетевшего ранним утром, в марте месяце, куда-нибудь на полянку, среди молодого березняка…

Домой пришли поздно. Увидавши их, хозяйка ахнула и всплеснула руками.

— Батюшки светы, — завопила она, — да и не чорт ли вас носил! На что вы похожи-то, а!.. Что с одежей-то наделали? Жених тоже! — набросилась она на Ивана Захарыча: — Какой ты жених? Да я на тебя, на такого плевать-то бы не хотела… Женится тоже, голоштанный чорт! А калоши где?.. Потерял, а?

Иван Захарыч достал из кармана калошу и подал хозяйке…

— А другая-то где, а? Потерял? Да ну, говори, растяпа чортова!

Иван Захарыч, виновато и жалобно глядя на нее, улыбался и молчал…