Забытые союзники во Второй мировой войне - страница 3

Но даже и новозеландцы – не самая большая экзотика. Никак не менее необычно выглядел также встретивший победный май 1945 года в Старом Свете Хулио Хиль Мендес: лётчик-доброволец из уругвайского Сориано. Правительства таких стран, как Уругвай, войну Германии объявили только к концу Второй мировой, а после, по слухам, принимали беглых нацистских преступников. Но отдельно взятые граждане таких южноамериканских республик всеми правдами и неправдами в личном качестве записывались в ВВС «Сражающейся Франции» и Его Британского Величества. В личном качестве эти достойнейшие граждане своих нерешительных государств воевали за идеалы.

Но за какие идеалы они воевали? За свободу и демократию в борьбе с тиранией Гитлера и Муссолини? Но ведь в «Большую тройку» входил и никакой не демократ Сталин, а в Объединённые нации – кубинский сержант-путчист Батиста, никарагуанский диктатор Сомоса и т. п.

С другой стороны, и оставшиеся две страны «Большой тройки», Британия и Америка, тогда были ещё совсем не теми, что сегодня: им обеим тогда было ещё очень далеко до нынешних либеральных и демократичных порядков во внутренней общественной жизни.

Один только пример: ныне Белиз, а тогда Британский Гондурас. По идее, принадлежность к Британской империи должна была означать куда большую приверженность гражданским свободам, чем в соседнем «обычном» Гондурасе. Но почему же именно из Белиза в 1939 году депортировали в лагеря на Ямайке не немцев даже, а немецких евреев?! А ведь они, было, подумали, что спаслись в Белизе от нацистов…

Итак, это будет книга не только о забытых союзниках, но и о неизвестной политике. И эта политика никак не менее актуальна сегодня: когда даже самые могущественные державы спотыкаются при попытках именно сколотить коалиции. А ведь взывают они к опыту и даже идеалам как раз Второй мировой: как вам все эти «общие угрозы» и т. п.?

Многие из этих, согласитесь, парадоксальных сюжетов легли в основу серии специальных репортажей в программе «Вести в субботу» на каналах «Россия-1» и «Россия-24». Почему же, спросите вы, я решил написать ещё и книгу? Ведь, по идее, как телевизионщик, я своё профессиональное самолюбие уже удовлетворил.

Если отвечать на этот вопрос коротко, то телевизионные репортажи пишутся жёстко под имеющуюся картинку, а абстрактными «обоями» стены истории (а в нашем случае закадровый наговор) не заклеишь. Нужна не просто хроника, а конкретные фото– и кинокадры. Ими же, картинками, в годы Второй мировой не всегда сопровождались даже самые конкретные истории. По моим подсчетам, кино– и фотоматериалов нам хватало, чтобы «окартинить», ну, может быть, процентов пятнадцать-двадцать от тех удивительных сведений, которые мы добывали по ходу работы над телерепортажами для «Вестей в субботу». Таким образом, мне действительно есть о чём написать.

Но как писать?

Сразу обозначу критерии, по которым я выбирал «действующих персонажей». Что касается героев-государств, то, как правило, наши «малые» союзники проходили через три этапа: разрыв отношений со странами «Оси» – объявление им войны – отправка на фронты Второй мировой своих военных. Главное внимание в этой книге я уделю тем государствам, которые прошли через все три этапа (потому что были и такие, кто ограничился лишь разрывом отношений или только формальным объявлением войны). Отдельный рассказ будет и про героев-людей, особенно тех из них, чьи страны «отсиделись», а они сами – воевали.

Но сразу же – несколько серьёзных оговорок.

Во-первых, я, конечно же, не являюсь профессиональным историком – при том что в силу цеховой принадлежности я иной раз быстрее попадаю в иные архивы[1].

Но даже с этой своей привилегией (и даже после того, как большую часть рукописи, по моей просьбе, любезно прочел и снабдил ценными замечаниями старейшина российских международников, академик Евгений Максимович Примаков), я остаюсь пленником моей цеховой принадлежности.

Каким бы рациональным я сам себе ни казался, наверное, я буду слишком поверхностен в вопросах научных и, напротив, излишне подробен в другом. Это «другое» заключается в том, что я неизбежно буду «сваливаться» в то, что иному профессиональному историку может показаться эдакой «залихвасткостью». Но мне это представляется прямо-таки необходимой «репортажностью». В конце концов, по-другому я не умею.