Зачет по выживаемости - страница 30

— Мрачноватое место, — таксист покосился на Валентина.

— Спасибо, — еще раз сказал Валентин.

— Ну-ну, тебе видней. Желаю удачи.

— И вам тоже, — Валентин захлопнул дверцу. — Счастливо.

Таксист зажег габаритные огни и, не рискуя разворачиваться в песчаной колее, сдал задним ходом до края обочины, пока не оказался на твердом покрытии. Валентин махнул ему рукой.

Некоторое время Валентин стоял неподвижно. По шоссе навстречу друг другу проносились редкие автомобили. Бледная, полупрозрачная луна в последней четверти успела подняться над далекой линией электропередачи. Валентин прислушался к ощущениям внутри. Ощущения ничем не выдавали себя. То есть, если таковые и существовали где-то глубоко внутри Валентиновой души, не было никаких признаков, что в ближайшее время они хоть как-то себя проявят. Никаких мурашек по коже, сердцебиения, теснения в груди… Словно все это происходило не с ним, а с кем-то другим, выдуманным и ненастоящим персонажем из книжки, о котором он читает, лежа в тенечке на травке и борясь с послеобеденной дремой. «Онегин, добрый мой приятель; мой дядя самых честных правил; пустое сердце бьется ровно»…

Валик вздохнул. Бесчувственный ты кабан, однако, Валик, философ, без нервов, без воображения и эмоций — машина.

Хорошо это или плохо, Валентин задумывался редко. Впрочем, наверное, хорошо. Несмотря на бедность воображения и хладнокровие, граничившее с бесчувственностью, Валик всегда был готов к молниеносной реакции на опасность, которую трудно было заподозрить, глядя на его флегматичную физиономию. В одно время даже за ним едва не закрепилось прозвище Бритва.

Вещей у Валентина с собой не было. От автострады предстояло ему пройти вглубь заповедника четыре или пять километров, которые он надеялся проделать за час. Спешить не имело смысла. Рассказывали, что ранних визитеров дед этот, лесник, не любил. Просыпался он поздно, не раньше полудня, если не надо было вставать с рассветом, чтобы собирать травы, пока не высохла утренняя роса, а если приходилось, то днем он долго отсыпался, часто до вечерней зорьки, так что самое время для визитов наступало ближе к полуночи. Да и не лесник это был вовсе. То есть числился он в Ковельском заповеднике лесником, но, на самом деле, это был самый настоящий ведьмак.

А воздух здесь был необыкновенный, колдовской совершенно воздух. Какой-то совершенно особенный запах витал здесь, не похожий ни на суховатый запах альпийского леса, ни тем более на влажную сырость лиственных равнинных лесов. Пройдя километра два, Валентин увидел первые признаки того, что не ошибся и идет верно. Слева от дороги, едва различимые в темноте за стволами сосен, покосились кресты забытого всеми древнего кладбища. Какая-то ватная тишина стояла здесь: плотная, слежавшаяся, совершенно глухая, как под водой. Наверное, такая тишина была до сотворения мира. На ближайшем кресте Валентин различил черную остроносую тень. Тень повернула голову, сверкнув недобрым взглядом. Ворон?

За час темнота сгустилась настолько, что Валентин едва мог различить дорогу под ногами, и, когда впереди, сквозь просветы между деревьями, блеснул далекий желтоватый огонек, почувствовал невольное облегчение.

Двор был обнесен невысоким забором. В лунном свете было видно, что от калитки и до крыльца одноэтажного сруба сплошь он зарос густой травой, в которой едва можно было различить протоптанную тропинку. Больше Валентин не успел рассмотреть ничего: раздался лай, из-под крыльца выскочила внушительных размеров псина и, растопырив лапы и оскалив зубы, бросилась к калитке.

— Тихо, тихо, Жучка, спокойней, — примирительно сказал Валентин, отступая на всякий случай от забора на шаг. — Свои, Полкан, не надо так волноваться. Полканушка… Рекс. Хороший мальчик, хороший. Это дядя Валик пришел, — еще шаг от забора. — Позови лучше папочку. Спокойней, кому сказал!

Пес неожиданно замолк и оглянулся. Валентин поднял глаза.

На крыльце, ссутулившись, стоял сухопарый старик. Возможно, из-за света, падающего со спины, руки его в первое мгновение показались Валентину какой-то непомерной длины, как у обезьяны.