Зацветали яблони - страница 6

— Чем они тебя не устраивают? Хорошие, модные джинсы.

— Модные?! Кто тебе сказал? Ты приди в наш класс. Я тебе покажу, что такое модные.

Джинсы, по правде говоря, мне не очень нужны, плевала я на моду. Но мне нужно, чтобы Ширя-штык не очень из себя воображала.

— Мы же тебе только что пальто купили. Сама понимаешь…

— Понимаю…

Мне вдруг стало жалко мать: стоит у двери с этой жалкой каплей витаминов, с перепачканными руками и оправдывается, как опоздавшая на урок школьница. Если разобраться, разве она виновата, что у нее такая маленькая зарплата? Она честно иссушала свои мозги целых пятнадцать лет: десять в школе и пять в институте. В результате — диплом инженера и сто десять рэ в месяц. Потом много раз и в течение многих лет повышалась: на всяких там курсах, в народных университетах. Заработала себе хронический гастрит, очки и прибавку на двадцать рэ. Всего 130 с какими-то там подачками в виде премий, прогрессивок, если проект идет по графику. Абзац! Полный вперед!

Нет, я не такая дура, я пойду на загранку. Добьюсь! Английский я уже лучше нашего тичера знаю, сейчас вот французский начала, а через годик займусь испанским или итальянским. Буду, как Чачина мать, привозить серебристо-белые стерео и одевать свою дочь в самые модерновые джинсы. Или сына. Но не так, чтобы всю жизнь на мелочах экономить, а в конце каждого месяца копейки по карманам собирать. И жалко оправдываться перед дочерью, что не можешь.

Но что-то мешало мне пожалеть мать до конца. Сама не понимаю что. Может, ее взгляд, обращенный не на меня, а куда-то через окно, на заснеженные деревья во дворе. Может, ее вид — слишком отрешенный, слишком далекий и от этой комнаты, и от моих джинсов, и даже от стакана с соком, который она держит в руке.

Все в ней — от волос, повязанных зеленой косынкой, до зеленых войлочных шлепанцев с истертыми напрочь задниками — излучало какую-то мягкость, умиротворенность. Словно она была всем довольна в этом мире: и зарплатой, и жизнью. «Из-за него, Олега», — вычислила с компьютерной точностью и сказала:

— Нечего было детей рожать, раз не можете их как следует одеть, — а про себя подумала: «И воспитать». — Таким родителям вообще нужно запретить иметь детей.

Мать отвела взгляд от деревьев, подняла на меня глаза. В них не было ни гнева, ни возмущения. Спокойно подошла к моему столу, поставила на него стакан, повернулась и направилась к двери. Плавно, неторопливо, словно во сне.

Для меня всегда было загадкой, почему мой отец, отчаянный гонщик, чемпион многих республиканских и союзных первенств, который больше всего на свете любил бешеную скорость и сам был сплошная скорость, выбрал себе в жены такую медленную в движениях и действиях жену. «Жена замедленного действия», — определила я, когда дверь за нею закрылась. Впрочем, она тут же открылась снова. Мать, наверно, решила, что непедагогично уходить, не сказав ни слова своей дурно воспитанной дочери. Советской школьнице к тому же. Ну-ну, давай повоспитывай.

— Почему у тебя такой мелкий замах, Юлька? Все только джинсы, джинсы… — спросила без всякого любопытства, все с тем же сонным видом. — Слишком низкий у тебя подскок, Юлька.

— А у тебя высокий? Ну валяй, порассуждай о высоком. Высокое сейчас в цене. Только все эти рассуждения сломанного карандаша не стоят!

Мать стояла и смотрела на меня во все глаза. В них появилось что-то похожее на испуг. И растерянность. Ну совсем как школьница, которая ждала, что ее похвалят, а вместо этого получила щелчок по носу.

Но боится она не меня, а того, что ей придется выйти из своего блаженно-сонного состояния и что-то предпринять.

— Что ты говоришь, Юлька?

— То, что есть на самом деле. Ты со своими идеалами многого добилась? Или можешь что-то изменить, на что-то повлиять в этой жизни? Ты ведь даже рощу не могла спасти. Тоже мне — главный инженер проекта!.. — Мать слушала очень внимательно, не перебивала. — «Проект по озеленению», так, кажется, называется? А вы чем занимаетесь? Вырубаете, так ведь? А потом снова насаживаете, «озеленяете», верно?

— Нет, неверно. — Она подняла руку к вырезу кофты, намотала на палец цепочку, единственная золотая вещь в нашем доме, свадебный подарок отца. — Не совсем верно, мы вырубаем только то, что мешает застройке.