Задира - страница 2

— А вот ещё один фашистский прихвостень! — блестя фиксой в наглой ухмылке, говорил молодой вор, в упор глядя на Виктора. — Мы там страдали за товарища Сталина, за народ. А ты там фрицевский хлеб жрал с шоколадами, ихних барышень щупал? А-а, гад!

Вор выхватил из рукава тонкую заточку, но Виктор ловким движением выбил её. Другие блатари тесным кольцом окружили их. Конечно, новичка следует проучить и указать место, а если у него есть что-то более-менее ценное, то и обобрать его. Но новенький оказался не из робкого десятка.

— Ты что туфту гонишь, фиксатый?! Не был я предателем и не буду. А то, что мы отступили перед врагом и друзья мои погибли, а я нет, — значит, мне судьба такая — дальше бить фашистов!

И Виктор ударил первым. Снова, как он привык с детства. Сейчас же вся свора блатных набросилась на него. Началось жестокое избиение.

— Полундра! — закричал кто-то из армейских. — Наших бьют!

В бараке началась всеобщая драка. Но уже распахнулись двери и ворвались вохровцы с винтовками:

— Стоять! Разойдись! Стрелять будем!..

Начальник лагеря, седоусый майор НКВД, с пустым правым рукавом кителя, навестил Виктора в лазарете:

— Ну ты орёл! Не сдрейфил перед бандюганами, дал отпор как надо. Эх, были бы у нас все такие бойцы — не сдали бы мы Киев фашистам и не потерял бы я там свою руку. Ладно, парень, поправляйся, да не залёживайся. Я на тебя отправил рапорт, ну, чтобы оправдали. Пойдёшь в дисбат, а там снова на передовую. С такими хлопцами мы победим!

Так Виктор вскоре снова оказался на фронте. И воевал до Победы.

Домой, в свой родной рабочий посёлок, Виктор вернулся в последние дни лета. Первым делом пришёл в бедный дом матери. Он оглядел своё хозяйство, прикидывая, что надо подлатать немедленно, а что потерпит и до зимы. Мать, сильно постаревшая за эти годы, то плакала от радости, что увидела сына, то, поджав сухие губы, рассказывала о своих горестях, о соседях и ровесниках Виктора: кто погиб, кто пропал без вести, кто ещё дослуживает или отбывает срок.

— Такие беды все пережили — ужас! Посёлок совсем бы обезлюдел, если бы не эвакуированные. Но вот и они разъезжаются. Неужели у нас теперь жизнь наладится? Что там власти говорят? — спрашивала мать, заботливо глядя на своего совсем взрослого сына, отчасти ставшего чужим.

— Наладится, мать, — ответил Виктор, с удовольствием поедая молодую картошку, не щедро политую горьковатым конопляным маслом, и огурцы с зелёным луком. — Наладим. Лишь бы нам больше никто не мешал жить.

После обеда и недолгого отдыха он вышел из дома. Прошёлся по пустынной пыльной улочке посёлка до вагонного депо, где работал до армии. В депо его приняли с радостью: работы много, а опытных рабочих нет, трудятся и женщины, и подростки. Договорились, что Вихров выйдет на смену с завтрашнего утра, с понедельника.

А вечером Виктор отправился на танцплощадку, расположенную возле клуба железнодорожников.

Несколько голых электрических лампочек горели только на пятачке-сцене, оставляя края площадки в полумраке густеющих сумерек. Девушек и молодых женщин было много, а вот кавалеров хватало далеко не всем, поэтому многие из них танцевали со своими подругами. Парни были в основном молодые, едва вышедшие из детского возраста. Было несколько «белобилетников» в кургузых пиджачках да несколько инвалидов — вчерашних солдат.

Но в этот вечер на танцплощадке царил один человек. Виктор сразу его узнал, хотя они не виделись лет пять-шесть. Яшка Коростелёв, одногодок Вихрова, парень с соседней улицы, стоял прямо перед сценой в пятачке света, окружённый стайкой девушек. Выглядел он настоящим франтом: хромовые офицерские сапоги, новая гимнастёрка под кожаным ремнём. На гимнастёрке сверкали две медали и орден. Яшка курил папиросу из пачки и рассказывал, видимо, что-то весёлое, так как девушки то и дело прыскали от сдерживаемого смеха.

Но самое ужасное, Виктор сразу это заметил, — рядом с Яковом стояла Лидка Семёнова, самая красивая девушка их посёлка. Та самая Лидка, из-за которой он разбил немало носов и наставил немало синяков пацанам, которые рисковали пройтись мимо её дома. Та, с которой он в седьмом классе сидел за одной партой и провожал после уроков домой. Та, которой он, уходя в армию, бросил на крыльцо букет астр, тайком сорванных возле управления железной дороги. И вот теперь она стояла, такая прекрасная даже в простом ситцевом платье в горошек и ботиночках с парусиновым верхом, и такая недоступная; теребя густую косу, глядя в сторону, чему-то тихо улыбаясь.