Загадка Лейтон-Корта - страница 2

Уильям, садовник Лейтон-Корта, был человеком, склонным к возвышенным поступкам и меланхолическим размышлениям.

Он считал, что торопливость себя не оправдывает, особенно когда дело касается таких жизненно важных проблем, как уничтожение тлей на кустах роз. Прежде чем начать действовать, необходимо изучить вопрос — внимательно и обстоятельно — с разных сторон, особенно с худшей.

В это летнее утро Уильям около часа с мрачным унынием взирал на розы. Теперь он почувствовал себя достаточно уверенным и готовым в скором времени начать необходимую операцию по уничтожению тлей.

— Вы всегда пересчитываете тлей, друг Уильям, прежде чем начать массовое убийство? — неожиданно раздался голос за его спиной.

Уильям, наклонившийся вперед, чтобы внимательно рассмотреть колонии тлей на Caroline Testout,[1] резко обернулся. Он терпеть не мог, когда к нему приставали в такое неподходящее время, к тому же в голосе говорившего звучала непроизвольная ирония, которая болезненно задевала лучшие чувства Уильяма. Если к этому добавить тот факт, что резкий поворот вынудил часть его персоны войти в соприкосновение с шипами другого розового куста, то станет понятным, что жизнь Уильяма в данную минуту не стала более радостной.

— Я… и… не считал, — резко заметил он и тут же про себя добавил: «Уж этот мистер Шерингэм! Пропади он пропадом!»

— О! Я подумал, что вы, должно быть, заранее подсчитываете добычу, — произнес мистер Шерингэм, не вынимая огромной трубки изо рта. — А какой ваш рекорд, Уильям? Я полагаю, он насчитывает тысячи особей. Ну что же, это, без сомнения, довольно интересное дело для людей, предпочитающих спокойное занятие. Как, например, собирание марок. Вы когда-нибудь собирали марки, Уильям?

— Неа… — ответил садовник, мрачно уставившись на червяка. Уильям не принадлежал к числу людей словоохотливых.

— В самом деле? — с интересом заметил его собеседник. — А я когда-то от них просто с ума сходил. Мальчишкой, конечно. В общем-то я с вами согласен, это на самом деле глупое занятие. Ага! Ранний червячок! — оживленно продолжал он. — И вопреки всем правилам и своим обязанностям он отказывается служить кормом для ранних птиц! В высшей степени непрофессиональное поведение! Пожалуй, Уильям, этот червячок может служить уроком для всех нас… Стоит только хорошенько подумать, в чем этот урок заключается. Когда у меня будет достаточно времени, чтобы должным образом заняться этим вопросом и докопаться до сути, я вернусь и вам сообщу.

Уильям что-то угрюмо пробормотал. В мире существовало много вещей, которые он не одобрял, но в особенности самодовольство Роджера Шерингэма. Смех также не был привлекателен для этого сурового материалиста и уничтожителя тлей.

Высшая степень неодобрения, проявленная Уильямом, оставила Роджера Шерингэма совершенно спокойным. Глубоко засунув руки в карманы своих невообразимых серых фланелевых брюк, он не спеша двинулся по дорожке среди куртин чудесных роз, беззаботно отравляя аромат раннего утра зловонным дымом своей странной трубки, зажатой в углу довольно широкого рта. Презрительное и крайне выразительное фырканье рассерженного Уильяма осталось незамеченным — Роджер уже полностью забыл о его существовании.

Многие считают восемь часов утра самым чудесным временем дня: воздух только начинает прогреваться и не сжигает растений, как это иногда бывает одним-двумя часами позднее; к тому же всюду: на листьях, на цветах — еще достаточно сверкающей росы, чтобы предоставить поэтам возможность порассуждать о ней, не заставляя при этом ради вдохновения подниматься с постели в шесть часов утра. Вопрос вполне достойный тщательного изучения.

Именно этим мистер Роджер Шерингэм как раз и занимался в тот момент, когда началась наша история.

Нельзя сказать, что Роджер Шерингэм был поэтом. Ни в коем случае! Но он был прозаиком, что ничуть не лучше! А писатель должен знать точно, как выглядят розы летним утром в восемь часов, да и много чего другого, что есть на свете! Роджер и был занят тем, что мысленно освежал свои заметки по этому вопросу.