Загадка спящих арбитров - страница 11
– Вообще у меня предложения есть от других команд. Мне нужно всё обдумать, – сказал Тони.
Но потом он повернулся к Алёне и улыбнулся.
– Шутка, – сказал он.
И положил свою руку поверх остальных.
Оставался лишь я.
Я подумал, что больше всего на свете мне хотелось бы играть в футбол с Алёной и остальными.
Но я не переносил Тони. И ещё меньше мне нравилось, что сейчас он был этаким дружочком Алёны. Лучше бы она рассказала раньше всех о пакте мне, а не ему.
Я ещё много о чём подумал, пока она не прервала моих мыслей.
– Так ты с нами или нет? – спросила Алёна.
Я кивнул и сказал:
– С вами.
И протянул свою руку.
Центр футбольного поля.
Полночь.
И девять скрещённых рук.
– Начиная с этого момента, нас никто и ничто не разлучит, – сказала Алёна. – Теперь мы всегда будем играть вместе: в школе, во дворе, на поле, на улице, в парке, где угодно. Всегда вместе. С этой минуты мы – Футбольнейшие. Обещаете?
– Обещаем, – закричали все хором.
Так мы заключили пакт о Футбольнейших.
10
В дни, когда у меня матч, проснувшись, я всегда делаю одно и то же.
Я встаю с постели с правой ноги, потому что ею я бью по мячу.
Потом я кладу ровно три ложки хлопьев в миску с молоком. Выпиваю молоко от хлопьев ровно за семь глотков.
И что особенно беспокоит маму: трогаю руками всю мебель в доме: стулья, столы, шкафы, полки… Всё.
Алисия и Фелипе говорят, что это мания форварда.
Такие мании есть у всех футболистов мира.
Даже у Фалькао.
Но я делаю это просто потому, что делаю. Не задумываясь. Хотя сейчас у нас такая плохая полоса, что, может быть, стоило что-то поменять. Но я не стал.
Решил придерживаться выбранной тактики. Я прошёлся по дому и перетрогал всю мебель. Закончив, собрал спортивную сумку.
По субботам у моей мамы больше всего работы. Оно и понятно: у людей в эти дни больше времени на покупки и подарки, вот они и ходят в магазин. Так что мама редко может прийти посмотреть, как я играю. Может, поэтому я был в плохом настроении. Уверен, ей хотелось бы посмотреть на мою игру.
– Посмотрим, может, вам на воскресенье какой-нибудь матч поставят, – сказала она.
И обняла меня так, как будто я собирался на войну.
– Иди, играй и забивай голы! Да, и не вздумай проиграть!
Игра против Аксии была невероятной. Если бы моя мама пришла на стадион, она бы дар речи потеряла, как и все мы, кто там в тот день находился.
Думаю, то, что случилось в тот день, никогда не случалось ни на одном футбольном матче.
Но обо всём по порядку.
Я уже сказал, что Аксия – хорошая команда. В лиге у этих ребят седьмое место, а если они нас обыграют, то могут стать шестыми: хорошие среди них имеются игроки. Это, например, центральный защитник Антонио, которого все зовут Колбасевич, потому что он толстый, как кровяная колбаса, которой они с отцом торгуют в своём фургоне.
Ещё у них есть потрясающий нападающий Домингес, который, говорят, собирается пробоваться в Райо Вальекано.
В раздевалке Алисия и Фелипе выглядели очень серьёзными. Они сказали, что нам надо играть без давления. Что мы должны просто хорошо провести время. И что все великие команды в истории футбола – как раз те, кто получал больше всего удовольствия от игры. Не думаю, что они сами верили в то, что говорили.
Нам всем явно было не до развлечений. Мы думали только о том, чтобы выиграть матч.
– Ладно, и если возникнут сомнения, передавайте мяч Тони, – сказал Фелипе.
– Именно, – сказала Алисия.
И они покосились друг на друга.
Было очень странно предположить, что Алисия и Фелипе встречаются, и тем более, что Алисия сама попросила Фелипе быть её парнем. Увидев их там, в раздевалке, я не мог отогнать от себя эту мысль.
Наконец мы вышли на поле, и игра началась.
Эмилио, мой отец, находился на трибуне с другими родителями, хотя он и не орал так сильно, как остальные. Он говорит, что муниципальному полицейскому не к лицу терять самообладание.
Мой отец был не единственным взрослым на трибунах, который не кричал.
Был там ещё один мужчина в шапке и с усами, очень серьёзный, он сидел один и ни с кем не разговаривал. Лицо этого человека показалось мне знакомым, но я так и не вспомнил, кто это. Мне запомнилась его серьёзность и то, что сидел он совершенно один.