Загадка старого особняка - страница 3

– Рэй наверняка считает, что зря с нами связался, – произнесла Чарли. – Мы кажемся ему ненормальными.

– Нет, это не так, – возразил Дэн. – Рэй уже достаточно времени здесь провёл, чтобы понять, что мы за семья. И к тому же если папа опять затеял что-то абсурдное, это на тебе не скажется. Это будет нашей проблемой.

– И нашей тоже. Мы все одна семья, – упрямо заявила Чарли. Она посмотрела вверх, ожидая увидеть сгущающиеся над домом грозовые тучи. – Дядя Уилл упомянул маму, – напомнила она Дэну, – а значит, сюрприз ошарашит нас всех, в том числе и Рэя. Вряд ли он обрадуется.

Она уже знала, что думает отчим по поводу по крайней мере одного из сюрпризов дяди Уилла. Накануне свадьбы он мимоходом заметил, что хорошо бы успеть покрасить дом в какой-то нормальный цвет, пока не начался учебный год.

Мне давным-давно следовало дать тебе имя. Как-никак, ты был моим лучшим другом с тех пор, как я переехала к прапрабабушке. Не то чтобы она не разговаривала со мной совсем: просто она словно жила в отдельном круге тишины, а всех остальных просто не существовало. Тогда я и стала писать тебе с самого первого вечера у неё дома.

Вот и сейчас я представляю, как ты сидишь на своей кровати, точно как я, только ты находишься в своей собственной комнате в своём собственном доме, и ты знаешь всех, кто в этом доме живёт, и ты их любишь. Ты даже можешь носить такую же футболку, как у меня, с принтом «Спасём диких животных!» – это неважно. Важно то, что ты слушаешь. И я могу рассказать тебе всё как есть: и почему я больше не живу у прапрабабушки, и почему не надеюсь, что надолго задержусь в этом месте.

Начну с поездки на автомобиле по Мэдисону сегодня утром – именно тогда мне стало ясно, что моя жизнь в очередной раз делает крутой поворот. Впервые в жизни я ехала в такси, и готова спорить – моя прапрабабушка тоже. Но, конечно, она всё равно бы в этом не призналась. Всю дорогу до больницы она смотрела в окно, и её увядшее лицо было неподвижным, как камень.

Когда полтора года назад я впервые её увидела, её лицо было розовым и в морщинках. А теперь эти морщины стали такими глубокими, будто их вырезали на серой коже. Я знаю, что скоро она умрёт. И могу поспорить, что она тоже это знает. Я бы хотела чувствовать грусть, ведь у меня нет других родственников, но не получается. Для меня она как была чужой, так и осталась.

Мы уже поворачивали к приёмному покою больницы Святого Иосифа, когда она соизволила заговорить.

– Племянница твоего прапрадедушки живёт в Мон Плизан. Хорошая девочка. Может быть, ты могла бы пожить немного у неё.

Конечно, у меня тут же зароились в голове миллионы вопросов, но я просто согласилась – она всё равно не собиралась больше ничего мне сообщать. Как будто она высунулась на секунду из того жуткого глухого места, где обычно находилась, обнаружила, что я тут, и сообщила мне то, что посчитала нужным. Точка.

Мало-помалу мне тоже делалось жутковато. Я отлично знаю это ощущение, потому что пару раз испытывала его раньше. В один момент я в порядке – ну, по крайней мере хотя бы отчасти – а в другой выброшена в безвоздушное пространство. Ну, как если бы у космонавта вдруг лопнул трос, которым он был прикреплён к кораблю. Раз – и у тебя нет ни верха, ни низа, ни связей. Вот так я и почувствовала себя тогда, сидя в такси рядом с моей бедной умирающей прапрабабушкой.

Когда у вас рвутся связи, всё оказывается где-то далеко-далеко. Надутый доктор осмотрел мою прапрабабушку в приёмном покое и отругал её за то, что она так долго не обращалась в больницу. На смену ему явилась парочка медсестёр: та, что помоложе, с рыжими волосами, только и делала, что улыбалась, а постарше предложила мне выйти с ней в коридор.

– Я так понимаю, что бабушка – твой опекун, – сказала она. – Наш социальный работник тебе поможет. Она очень опытна в подобных делах.

Как только я слышу «социальный работник», мне делается страшно. Та, что явилась в этот раз – судя по лейблу, её звали Рита, – была ещё ничего, но задавала она всё те же застревающие в зубах вопросы, которые я уже сто раз слышала от других социальных работников.