Загадка воскресшей царевны - страница 13

Слухи о девушке, которую захватили красноармейцы и которая назвалась царевной Анастасией Николаевной, за ночь распространились по округе. Кому-то проболтался телеграфист Максим Григорьев, кому-то – Иосиф Уткин, один из красноармейцев, у которого на разъезде жила родня. Тогда же стало известно, что да – девушка подверглась в вагоне 21-й роты насилию, но вовсе не каждый из солдат захотел принять в этом участие. Мучили ее Мишка, Иван да те трое других, которые помогали ее задержать. На остальных ее клятвы в том, что она великая княжна Анастасия Николаевна, произвели большое впечатление. И как ни старался Мишка Кузнецов уверить, что никакая она не царевна, а Настя Григорьева из деревни Нижняя Курья, укравшая шубу, его только на смех поднимали, потому что Настю Григорьеву все прекрасно знали, у нее с этой девушкой никакого сходства не было, и никто не понимал, с чего рыжий Мишка упорствует в своей дурости. Видать, потому что самый настоящий дурак. Ну а умные старались держаться подальше от этой девки, которую в одночасье сделали бабой, но пачкаться в таком темном деле, многие нутром чуяли, было опасно!

Ночь миновала, а на рассвете Кузнецов и Петухов вытолкнули девушку из вагона и куда-то повели. Она шла с трудом, понурив простоволосую, растрепанную голову и зябко кутаясь в шинель Гайковского.

Максим Григорьев увидал их из окошка своей будки и выбежал на крылечко:

– Эй, куда вы ее?

– Ноги сушить повели! – крикнул опухший от спирта Мишка Кузнецов, а Петухов захохотал.

Григорьев с этой разухабистой революционной солдатней уже много чего навидался, да и то схватился за сердце. Девушка тащилась безучастно – видно, не поняла страшного значения этих слов. Да ведь ноги сушить – это повесить! А может быть, она все поняла, но была настолько измучена, что смерть представлялась ей лучшим выходом.

Тут Григорьев заметил дрезину, которая приближалась со стороны города. В ней находились двое мужчин: один в ватнике, другой в шинели, а с ними рядом – женщина в кожанке, какие носили комиссары, и кумачовой косынке, низко надвинутой на лоб. Мужчины изо всех сил качали рукоять дрезины, а женщина, привстав, махала рукой и что-то кричала, но ветер дул встречный, и до Григорьева долетали только обрывки слов:

– …ойте!..те!

Впрочем, этого Григорьеву оказалось довольно, чтобы все понять и тоже закричать вслед Петухову и Кузнецову:

– Стойте! Да стойте же!

Женщина была похожа на комиссаршу из чрезвычайки, значит, обладала какой-то властью, возможно, и немалой. А вдруг спасет жизнь бедной девушке?! Кем бы она там ни была…

Кузнецов оглянулся, посмотрел на приближавшуюся дрезину, что-то сказал Петухову. Тот сперва отмахнулся, потом тоже начал тревожно озираться.

Дрезина остановилась, мужчины бросились к солдатам и девушке, и Григорьев разглядел, что один мужчина – это Гайковский. Второго Григорьев видел впервые.

Женщина тоже выбралась из дрезины. Из-под красной косынки виднелись белокурые волосы; она была среднего роста, плотная, крепко сбитая, с решительным выражением красивого, хоть и грубовато вытесанного лица.

Теперь Григорьев узнал и ее. Это оказалась Ираида Юрганова, большевичка, чекистка.

Ай да ну! Ай да упрямец Гайковский! До города добрался, до чрезвычайки дошел и вернулся с подмогой! И еще с какой…

И Григорьев снова удивился такой хлопотливости Гайковского. А потом пожалел, что вчера не послушался этого солдата и не связался, как тот просил, по телеграфу с чекой. Как бы эта трусость ему нынче боком не вышла!

На всякий случай Григорьев вернулся в будку и засел за телеграф, словно надеялся, что близость этого важного устройства защитит его, если вдруг чекистка Юрганова вздумает расправиться с ним за упущение.

– Но ведь я могу сказать, что телеграф не работал? – пробормотал Григорьев, словно советуясь с аппаратом, но украдкой поглядывая в окошко.

Слышать он ничего не слышал, но видно было, как чекистка, стоя напротив Кузнецова и Петухова, широко открывает рот. Лицо у нее было красное – в цвет кумачовой косынке! – и злое. Похоже, она орала на солдат и грозила им не только своим крепеньким кулачком, но и словами, причем эти угрозы их очень сильно напугали. Физиономии Мишки и Ивана вытянулись, побледнели, ну а девушка по-прежнему стояла понурая, безучастная, словно происходящее ее не касалось.