Загадочная смерть [Strong Poison] - страница 35
— Мы сбежим, — предложила Марджори. — Не надо ни с кем прощаться. Нам повезло с Сильвией, потому что она будет дома и не сможет удрать от нас. Иногда мне хочется, чтобы они все растянули себе лодыжки. И все же, знаешь, почти все эти люди делают очень хорошие вещи. Даже компания Кропоткиных. Когда-то мне самой все это очень нравилось.
— Мы стареем, и ты, и я, — сказал Уимзи. — Извини, это, конечно, бестактность. Но, знаешь, мне уже за тридцать, Марджори.
— Ты хорошо сохранился. Но сегодня вечером ты выглядишь немного уставшим. Питер, дорогой, что случилось?
— Ничего, кроме того, что я уже мужчина средних лет...
— И тебе давно пора остепениться, — продолжила она в его тоне.
— О, я уже давно остепенился и веду размеренный образ жизни.
— С Бантером и книгами. Иногда я тебе завидую, Питер.
Уимзи промолчал. Марджори почти с тревогой посмотрела на него и вложила в его руку свою:
— Питер, ну пожалуйста, будь счастливым! Я имею в виду, ты всегда был очень приятным человеком, которого ничто не могло глубоко тронуть. Не надо меняться, ладно?
Это был уже второй раз за последние несколько дней, когда Уимзи попросили не меняться: в первый раз просьба взволновала его, а сейчас она его испугала.
В то время как такси, кренясь на поворотах, скользило вдоль мокрой от дождя набережной, он впервые почувствовал тоскливую беспомощность. Как отравленный Атульф из «Трагедии дураков», он мог бы закричать: «О, я меняюсь, меняюсь, ужасно меняюсь!» Закончится ли его теперешнее предприятие успехом или поражением, мир уже не будет для него таким, как прежде. И не потому, что его сердце было разбито катастрофической любовью — он уже пережил роскошные агонии юности, они были достоянием прошлого, и в самом этом освобождении от иллюзий он ощутил потерю. Должно быть, и правда — возраст. Теперь каждый час легкомыслия будет уже не чем-то самим собой разумеющимся, а случаем и удачей — еще одним топором, или ящиком, или ружьем, спасенным Робинзоном Крузо с тонущего судна.
Чуть ли не впервые он засомневался в собственной способности успешно завершить дело. И до этого его чувства, бывало, вмешивались в расследование, но они не затуманивали его ум. Здесь же он тыкался в разные стороны, неуверенно хватаясь то здесь, то там за ускользающие вероятности и предположения, задавал случайные вопросы; и недостаток времени, который раньше подстегивал и помогал собраться, сейчас пугал его, сбивая с толку.
— Извини, Марджори, — сказал он, овладев собой, — боюсь, я чертовски мрачен сегодня. Наверное, это кислородное голодание. Ты не возражаешь, если мы немного опустим окно? Уже лучше. Дайте мне хорошую пищу и немного воздуха, чтобы дышать, и я по-козлиному доскачу до неприлично старого возраста. Люди будут показывать на меня, когда я, лысый, пожелтевший, поддерживаемый скрытым корсетом, буду ползти в ночные клубы своих правнуков, и станут говорить: «Посмотри, дорогая! Это старый нехороший лорд Питер, который знаменит тем, что последние девяносто шесть лет не сказал ни одного разумного слова. Он был единственным аристократом, который избежал гильотины во время революции тысяча девятьсот шестидесятого года. Мы держим его как забаву для детей». А я буду кивать головой и, обнажая десны, посмеиваться: «Ха! Разве они умеют развлекаться так, как это делали мы в наши молодые годы, бедные заорганизованные создания».
— Если они сделаются такими, не останется никаких ночных клубов, куда ты мог бы ползти.
— Будут, природа не перестанет брать свое! Они будут сбегать с государственных общественных игр, чтобы разложить пасьянс в катакомбах, сидя за чашкой нестерилизованного снятого молока.
— Да. Надеюсь, внизу есть кто-нибудь, чтобы впустить нас... Есть — я слышу шаги. О, это ты, Эйлюнид! Как Сильвия?
— Все в порядке, только нога сильно распухла — из-за лодыжки. Хочешь подняться?
— К ней можно?
— Да, она вполне респектабельно выглядит.
— Хорошо, потому что я хочу подняться с лордом Питером Уимзи.
— О, — сказала девушка. — Здравствуйте. Вы расследуете всякие дела, правда? Вы пришли за трупом или еще за чем-нибудь эдаким?