Загадочный недуг - страница 6

стр.

— Рядом с палатой оборудована отличная мастерская, — сказал Эльгин. — Научим нашего гостя обращаться с новейшим инструментом. Тогда любой камень в его руках сделается пластичным, как глина. Лепи, что вздумается.

— Всякая работа диктуется необходимостью и высшей целью. В особенности работа творческая.

— А мы завалим его заказами. Убедим его в важности заказов. Вот и появится цель.

— Хотел бы я увидеть живого Микеланджело, на моих глазах создающего свои шедевры, — вздохнул Лунин. — Но в том и заключается прелесть шедевров, что на них золотится пыль столетий. Приди такой Микеланджело к нам, в наш век, он перестанет творить или превратится в жалкого, никому не интересного компилятора. Чтобы взяться за новые великие творения, ему понадобилось бы проникнуться духом нашей эпохи, то есть родиться заново.

— Камаеву такая участь не грозит. Да и другим его соотечественникам тоже.

— Когда ты приступал к операции, я готов был разбить сосуд с плазмой…

— Не кощунствуй, Лунин. — Эльгин сердито уставился па своего коллегу. — Достаточно того, что на заседании комиссии ты выступил против.

— Я и сейчас против, — упрямо произнес Лунин, но вдруг замолчал, глянув в сторону изображения Камаева. На лице Тимура было такое выражение, будто он прислушивается к разговору двух светил медицинской науки. Вот они оба умолкли — и исчезло напряжение в его позе, смягчился взгляд.

— Начинается процесс пищеварения, — констатировал Эльгин и улыбнулся одними глазами, обратив внимание на смущенный вид собеседника.

— Не могу отделаться от ощущения, что он нас подслушивает, — сказал Лунин и даже отвернулся в сторону, чтобы не видеть Камаева. — Выключи аппарат.

— Мешает? А ты говори о чем-нибудь хорошем, тогда не будет мешать.

— Если не хочешь, я выключу сам.

— Нельзя. Надо вести наблюдение.

— Хотя бы минут на десять, я скоро уйду. Смотри, твой подопечный уже засыпает. Пусть отдохнет. — Лунин выключил аппаратуру и продолжил разговор иным, усталым и грустным тоном. — Пойми, я не против Камаева и его спящих в анабиозе соплеменников. Они заслуживают самого горячего участия и жалости. Да, да, жалости. Я против нелепостей, которые любит городить человечество. Что было при жизни этого Камаева? Бурный рост промышленности, расцвет научно-технической революции, первые полеты в космос. Все это прекрасно. Но когда горячка схлынула, люди в недоумении начали скрести затылок: водоемы загрязнены, атмосфера отравлена, нарушена экология в природе. Как любили говорить в те времена? Начинали — веселились, подсчитали — прослезились.

Вот и с этим анабиозом наломали дров. В ажиотаже наплодили анабофорумы по всей земле, задумывали их из самых гуманных побуждений, а кто-нибудь задался вопросом, какая участь ожидает замурованных в них людей?

— Все это отвлеченные рассуждения, Лунин. А мы должны подойти к делу практически. Наши предки, бессильные перед некоторыми болезнями, сделали все, что было в их силах. Они доверили нам этих людей. И мы совершим преступление, если не поможем им, имея для того все возможности.

— Но смогут ли эти люди жить нашей жизнью? Да и захотят ли?

— На этот вопрос они ответят только сами. И первое слово скажет Камаев. Кстати, что он у нас поделывает? — Эльгин включил аппаратуру и застыл с раскрытым ртом. В кабинете возникла пустая кровать со скомканным одеялом, работал телестер, в открытое окно падали солнечные лучи. А в палате никого не было…

Открылась дверь в кабинет. Вбежала Дина, вся красная, зареванная.

— Сбежал! — в отчаяньи крикнула она. — Он сбежал!..

4

Камаев тем временем пробирался по лесу. Колючий кустарник цеплялся за больничную пижаму, ветки деревьев хлестали в лицо. От быстрой ходьбы перехватывало дыхание, приходилось делать частые остановки. Попадались на пути открытые лужайки, и тогда Камаев прибавлял ходу, стремясь уйти подальше от странной больницы, спастись от возможного преследования. На одной из таких лужаек поднималась ввысь массивная металлическая опора, которая на большой высоте поддерживала край гигантского, с золотистым оттенком сооружения с шестигранными углублениями на вертикальной плоскости. Эти непонятные соты он и видел, по всей вероятности, из больничного окна.