Заговор, которого не было... - страница 7

Один из итальянских фильмов, кажется, так назывался: «Следствие закончено, забудьте...» Следствие и «переслед­ствие» закончены, невинно убиенные наши соотечествен­ники реабилитированы. Забыть? Что-то не получается... Хочется разобраться — почему такое вообще могло быть? Как работал сам механизм чекистских провокаций тех лет? Как вели себя на следствии арестованные? Это ведь все за­гадки, или точнее — задачки из области исторической пси­хологии, решение которых небесполезно и сегодня. Инте­ресно проследить на примере «Заговора Таганцева» и, если так можно выразиться, «демографию террора» — какие слои российского населения репрессировались (как видно из дела, далеко не только представители «привилегирован­ных классов»), какие группы населения «пользовались особым успехом» у чекистов (применительно к этому делу, например, — это бывшие кронштадтские моряки, бежав­шие после подавления восстания в Финляндию и пытав­шиеся пробраться обратно на родину, — их просто десят­ками «пристегивали» к «Заговору Таганцева» как финских шпионов) и т. д. Словом, «Дело № Н-1381» интересно и как наиболее типичное, и как весьма специфическое для тех лет, отражавшее и конкретное время, и конкретное место (Петроград). Вот почему первым моим желанием было на­писать аналитическую статью.

Но, читая «расстрельные списки», я все острей и мучи­тельней ощущал наш долг перед погибшими. Хотелось «всех поименно назвать» — университетских профессоров, юных студенток, отважных, служивших верой и правдой Отечеству офицеров, малограмотных кронштадтских мат­росов из крестьян, финских контрабандистов, переводив­ших через границу в Финляндию «политических бежен­цев» тех лет, далеких от политики домохозяек, откровенно аполитичных интеллигентов и так же откровенно антисо­ветски настроенных «контрреволюционеров», пытавших­ся хотя бы рассказать миру о «красном терроре».

Поэтому я решил совместить обе эти задачи в серии очерков, составивших документальную повесть.

Поначалу было несколько вариантов ее названия: «За­говор Таганцева», «Дело № Н-1381», «Петроградской бое­вой организации не было...», «Второй Кронштадт» (так сами чекисты называли свой «большой успех» по разобла­чению несуществовавшей контрреволюционной органи­зации в Петрограде, сравнивая его с победой над мятежни­ками Кронштадта. Учитывая бессмысленную жестокость победы, возможно, в таком сравнении и был смысл), и, на­конец, «Начальник террора». Откуда возникло это после­днее название? По «Делу Таганцева» проходил Василий Иванович Орловский (о нем мы расскажем несколько под­робнее ниже), на которого, несмотря на отсутствие каких бы то ни было доказательств, изобретательные чекисты «повесили» обвинения во взрыве памятника Володарско­му, попытке убийства и ограбления поезда Красина и мно­гое другое. Так вот, в «Деле В. И. Орловского» сказано: «Активный участник «Петроградской боевой организа­ции» был избран (!) начальником террора...» Несуразность придуманной «должности» была столь явна, что просилась в заголовок книги, ибо несуразна, фантасмагорична, чудо­вищна была вся эта спровоцированная, надуманная и от­кровенно сфальсифицированная история с «Заговором Та­ганцева». Конечно же, не был Василий Иванович «избран» на эту никогда не существовавшую должность в несуще­ствовавшей организации. Но словосочетание емкое и весь­ма красноречивое. Ведь, по сути дела, «начальниками тер­рора» в России чувствовали себя все работники чрезвычай­ных комиссий, от рядового исполнителя приговоров до самого «железного Феликса». Тем не менее окончательное название повести («Заговор, которого не было...») представ­ляется мне как автору наиболее верным и обобщающим.

Но прежде чем перейти к анализу «дел» «контрреволю­ционных организаций», составивших одно большое «дело» под названием «Заговор Таганцева», мне хотелось бы пред­ложить читателю, малознакомому с эпохой, несколько ис­торических реминисценций.

Читатели старшего поколения помнят такой симпатич­ный фильм с очень популярными актерами — «Незабывае­мый 1919», — он остался незабываемым для большевиков, отстоявших в борьбе с политическими противниками и собственным народом право реализовывать далее начатый в октябре 1917-го эксперимент. Конечно, это мы сейчас так воспринимаем тот далекий исторический срез. А в 30—70-е гг. наша пропаганда сделала все, чтобы мировоззрение большевиков стало мировоззрением миллионов. История была основательно переписана, и, словно по рецепту фан­таста Оруэлла, из нее были вычеркнуты многие страницы. Казалось, навсегда. Но история — старуха, как известно, насмешливая и мстительная. И сегодня мы, слава Богу, ис­торию уже не переписываем. Мы ее пытаемся восстано­вить. По возможности, объективно, стараясь и в отборе фак­тов, и в их интерпретации держать историческую дистан­цию: как советовал поэт Максимилиан Волошин, — понять и тех, и других. Но согласитесь, что субъективно в паре «па­лач—жертва» всегда больше сочувствуешь жертве — так уж устроен человек вообще, тем более — наш российский, века­ми воспитывавшийся на постулатах православия, а значит, любви и сочувствия к слабому, гонимому, преследуемому...