Заговор патрициев, или Тени в бронзе - страница 31

Он лишь улыбнулся. Моряки привыкли слушать вымыслы иностранцев.

Принесли нашу похлебку. Она была хороша, попортовому обильна. Я управлялся с ней, процеживая языком, чтобы поймать куски крабовых клешней, пока Лэс в шутку донимал меня:

— Поскольку ты стесняешься сказать мне, я угадаю… Ты похож на шпиона.

Я был оскорблен.

— Я думал, что похож на жреца!

— Фалько, ты похож на шпиона, который маскируется под жреца! — Я вздохнул, и мы выпили еще немного вина.

Мой новый друг Лэс был странным явлением. В городе, где у меня не было никаких причин комуто доверять, он казался весьма надежным. Оба его глаза были черными и похожими на бусинки, как у дрозда. Лэс всегда носил шляпу моряка. У нее был круглый войлочный верх, окруженный закрученными полями, так что она была похожа на загнутую вверх шляпку гриба.

Компания редела. Мы остались с двумя старыми моряками и несколькими путешественниками, которые, как и я, искали убежища в тихом порту. А также трио молодых девушек с именами Гая, Ипсифиль и Мероэ. Они были одеты в коротенькие платьица, не обладали почти никакой индивидуальностью и много бегали тудасюда. За неимением свежего винограда или жареных каштанов эти сочные фрукты можно было получить в качестве десерта этажом выше.

Гая была на удивление привлекательной.

— Хочешь попытать счастья? — спросил Лэс, поймав мой взгляд.

Он вел себя очень великодушно; казалось, Лэс с удовольствием посторожил бы мое место за столиком, если бы я удалился с одной из девушек. Я с ленивой улыбкой слегка покачал головой, как будто требовалось слишком много усилий, чтобы кудато идти. Потом я закрыл глаза, все еще улыбаясь, словно вспоминал о другой своей знакомой симпатичной девушке — и ее уничтожающем взгляде, если она узнает, что я помышляю о дешевом развлечении с портовой шлюхой. У элегантной и полной достоинства Елены Юстины глаза были насыщенного, темного золотистокоричневого цвета пальмовых фиников из пустыни, а когда ее светлость была чемто раздражена, то фыркала, как невоспитанный верблюд…

Подняв глаза, я увидел, что Гая пошла наверх с кемто другим.

— Скажика, — вдруг спросил я Лэса. — Если ты из Тарента, встречал ли ты когданибудь сенатора по имени Атий Пертинакс?

Он прожевал.

— Я не пью с сенаторами!

— Он был владельцем корабля; вот почему я спросил. Пока я ехал по лесам Сила, меня осенило, что раз Пертинакс родился на юге, то, возможно, здесь строились его корабли…

— Понятно! — сказал Лэс. — У него неприятности?

— О, самые худшие из всех, какие могут быть. Он мертв. У Лэса был испуганный вид. Я с трудом проглотил вино.

— Ну, — осмелел он, приходя в себя. — Как он выглядел?

— Пару лет не дожил до тридцати. Тощее телосложение, худое лицо, нервный нрав — у него был вольноотпущенник по имени Барнаб.

— О, я знаю Барнаба! — Лэс выронил ложку из рук. — Весь Тарент знает Барнаба! — Я задумался, известно ли им, что теперь он убийца.

Лэс вспомнил, что четыре или пять лет назад Барнаб был в Таренте от имени своего господина по делам, связанным со строительством двух новых торговых кораблей.

— «Калипсо» и «Цирцея», если я правильно помню.

— Верно, «Цирцея». Она задержана в Остии.

— Задержана?

— Для установления права собственности. Ты знаешь о них еще чтонибудь?

— Это не по моей части. Пертинакс задолжал тебе, Фалько?

— Нет, у меня есть деньги для Барнаба. Это наследство его господина.

— Если хочешь, я могу поспрашивать в Таренте.

— Спасибо, Лэс! — Я не стал говорить о хобби вольноотпущенника в последнее время — живьем поджаривать сенаторов — поскольку Веспасиан хотел скрыть политические аспекты. — Послушай, дружище, я интересуюсь этими двумя суднами для себя. Они были популярны среди местных?

— Барнаб был спесивым бывшим рабом. Люди, у которых он выпрашивал выпивку, надеялись, что Рим задаст ему хорошую головомойку.

— Рим еще может это сделать! А что насчет Пертинакса?

— Любой, у кого есть собственные корабли и скаковые лошади, может убедить себя, что он популярен! Многие подхалимы старались обращаться с ним как с великим человеком.

— Хм! Интересно, в Риме было подругому? Он ввязался в какоето глупое дельце; вот почему он не стал первым парнем из провинции, который приехал показать Риму, какой он большой, но был разочарован приемом.