Заговор в начале эры - страница 15
Консул стоял в группе людей, чьи деяния должны были прославить Рим на многие тысячелетия. Среди них был молодой тридцатидвухлетний Тит Лукреций Кар[40] и только что приехавший из Вероны двадцатичетырехлетний Гай Валерий Катулл.[41] Оба поэта еще только начинали свой путь к вершинам триумфа. Ушедшие из жизни молодыми людьми, с разницей в один год, они оба оставили о себе память выдающихся поэтов античного мира.
Среди них стоял давний почитатель Цицерона, его друг и наставник Марк Терренций Варрон.[42] Он был старше Цицерона на десять лет и казался самым старым среди этой шумной молодежи в свои пятьдесят семь лет. Ему еще суждено было дожить до девяноста лет и стать свидетелем многих удивительных потрясений, коими была богата вся история римского государства. Среди сенаторов и всадников, окружавших Цицерона, находился и его близкий друг, известный книгоиздатель, ростовщик Тит Аттик Цецилий, более известный под именем Аттик Помпоний.[43]
Оживленный разговор шел о последнем выступлении консула в народном собрании.
– Клянусь Минервой, славной богиней мудрости и покровительницей всех римлян, ты, Цицерон, первейший из римских риторов, – восхищенно говорил Тит Лукреций Кар, – твое высокое мастерство всех поражает.
– А я уже занес твои мысли в свое новое сочинение «О латинском языке», – добавил Марк Терренций Варрон, – твое мастерство в латинской речи придает языку необъяснимую выразительность и легкость.
– Вы меня перехвалите, друзья, – улыбнулся консул, не скрывая своего удовольствия, – клянусь Юпитером Становителем, латинская речь выразительна лишь тогда, когда она служит интересам Рима и его граждан. Идя в суд или собрание, я не собираюсь блеснуть своим ораторским мастерством, выступая перед толпой, не собираюсь ее поражать. Мне нужно прежде всего отстоять интересы и законные права всех римских граждан. А формы, в которые я облекаю свою защиту или свои речи, могут быть самыми различными.
– Твои – самые удачные, – заметил Катулл, подумав про себя, что консул не совсем искренен в своих речах. Действительно, выдающиеся ораторы очень часто придают большее значение форме, чем содержанию. Желание покрасоваться перед толпой, блеснуть силой своего мастерства и таланта, умение увлечь слушателей становится слишком сильным стимулом для публичных выступлений.
– Кроме того, – добавил Аттик Помпоний, – защищать права римских граждан и достоинство нашего народа – занятие крайне необходимое, особенно в наше время.
– Но мне лично кажется, что в последнее время у нас много судебных процессов, – заметил Тит Лукреций Кар, – по любому поводу наши граждане подают в суд друг на друга. Я даже слышал, что Сульпиций Руф собирается подавать в суд на выдвинутого в консулы Лициния Мурену.
– Римские законы допускают такой процесс до того дня, пока выдвинутый не будет избран и не приступит к исполнению своих обязанностей. Только тогда, в течение всего срока полномочий, их нельзя привлекать к суду, – напомнил Аттик Помпоний.
– А вы разве не догадываетесь, кому выгодно осуждение Мурены? – спросил Варрон.
– Конечно, догадываемся, – жестко сказал Цицерон, – в случае его осуждения и признания виновным в подкупе избирателей останутся только два кандидата – Сергий Катилина и Децим Силан, но я надеюсь, что великие боги не допустят этого. Римляне должны понимать, что несет им этот распутник и скандалист. Сенат и народ римский не должны допускать его избрания. Прежде всего сенат, – воодушевляясь собственной речью, консул поднял руку, – кто, как не мы, должны отстаивать честь и достоинство наших граждан, незыблемость наших учреждений, нашу свободу и порядок, наши Законы XII Таблиц.
Стоявший позади него молодой сенатор внезапно холодно сказал:
– После правления Мария и особенно Суллы от них мало что осталось.
Цицерон стремительно обернулся.
– Действительно, права римлян были несколько ущемлены в связи с Гражданской войной и возникшими смутами, но, хвала богам, мы сумели пресечь беспорядки и восстановить наши права в полном объеме.
Кивнув головой в знак согласия, Аттик Помпоний сказал:
– Но если Мурену осудят, а затем изберут Силана и Катилину, нужно будет идти им на уступки. Катилина встанет во главе голодной и готовой на все римской черни.