Заигрывающие батареи - страница 2

С этого раза поправляться стал стремительно и аппетит проснулся и жить захотелось. Когда до сортира госпитального впервые добрался сам на дрожащих ногах — словно подвиг совершил. Голову еще перевязывали, побаливала. С товарищами по палате перезнакомился — у всех ранения в голову, соответствующее отделение оказалось.

Про себя узнал не без удивления, что получил в башку снарядный осколок, который пробил каску и в ней же застрял, если б не шлем — не лежал бы он тут. А хирурги так намучились с этой пришпиленной к черепу каской, что даже сделали запись в карточке раненого.

Глаза забило землей от близкого взрыва. Тоже намучились офтальмологи, но роговичка зажила хорошо, веко на правом глазе срослось после шитья «на отлично» и в целом пациент Новожилов отделался куда как легче, чем сначала думали невропатологи. Мозги, конечно, тряхануло немилосердно, будут теперь долгое время головные боли и шум в ушах, увы, теперь останется, но даже профессор — полковник был уверен, что после такого осколка явно будет более серьезное выпадение функций головного мозга, а теперь только плечами пожимает.

На занятиях физиотерапией перекладывал тонкие палочки, строил, словно малый ребенок, из горелых спичек домик, пуговицы пришивал к лоскуту ткани, потом отпарывал — и снова пришивал непослушной верткой иглой. Восстанавливал мелкую моторику, как это по-ученому называлось. На коротко стриженой голове остался спереди здоровенный грубый рубец, а так — в остальном все обстояло очень даже не плохо. Сила вернулась на госпитальных харчах, работу себе искал, будучи переведен в команду легкораненых, дрова пилил, радуясь тому, что видит, ходит, руки цепко все хватают и глазомер не пострадал.

На комиссии оказался в итоге «ограниченно годен к военной службе» и профессор на прощание попросил пару-тройку анекдотов рассказать, чем удивил сержанта очень сильно и не очень-то любивший публичные выступления сапер рассказал пару-тройку, что попроще, дивясь просьбе, потом стучал по столу пальцами — сильнее и слабее — как просили и много чего еще делал.

Профессор вроде остался чем-то недоволен, а лечащий врач — молодой майор, наоборот, улыбался и порекомендовал и впредь носить во время боевых действий стальной шлем. Слова его сержант запомнил. Врача своего он уважал и рекомендации выполнял безоговорочно. Не удержался — спросил, зачем анекдоты понадобились, удивился ответу — оказывается при поражении лобных долей мозга становится человек пошлым и хамовитым и юмор у такого пациента — ниже пояса, а у него, Новожилова, с шуточками все в порядке, целы, значит эти самые доли.

После госпиталя попал в тыловую часть, занимающуюся разминированием освобожденной территории, явно по протекции госпитальников — мужики саперные тут были в основном пожилые, семейные. Зато работа оказалась вполне знакомой — снятие минных полей, обезвреживание неразорвавшихся предметов и всякое такое, чем до ранения «старик» Новожилов занимался целых три месяца, не считая срочной службы. Тело приходило в себя, боли уже и не мучили особо, к шуму в ушах привык и перестал замечать. Шрам на голове побледнел, черные точки на лице, куда вбило взрывом частички земли постепенно исчезали — как майор и говорил, кожа обновляется, сходит слоями — вот оно и получается так.

Бойцы посмеивались над командиром, который как в поле выйдет, так сразу каску на башку, но отношения сложились теплые, хотя половина отделения сержанту в отцы годилась. Да и вторая половина к тому близка была.

Вызов в особый отдел немного напугал. За собой больших грехов не помнил, а за мелкие вроде и не вызывают. Оказалось, что прикомандировывают его отделение к непонятному медико-санитарному отряду, выполняющему особое приказание командования. Расписался в неразглашении сведений и убыл обратно в недоумении, которое только усилилось, при близком знакомстве с этим «особым отрядом». Кривомордый командир с простреленным лицом и артель диких босяков, по сравнению с которыми бурлаки на Волге были щеголями и модниками. Задачка и впрямь оказалась в прямом смысле головоломной, но интересной.