Закат и падение Римской империи. Том 7 - страница 14

II. В то время как Жоселин царствовал по ту сторону Евфрата, его старший брат Милон (сын Атонова сына Жоселина) владел на берегах Сены замком своих предков, который впоследствии перешел к младшему из его трех сыновей Рено, или Регинальду. В летописях старинных родов редко встречаются примеры гениальных дарований или добродетелей, и гордые потомки этих родов жадно отыскивают в летописях подвиги хищничества и насилия, лишь бы только там проглядывало выдающееся мужество или, по меньшей мере, могущество. Потомки Регинальда де-Куртенэ должы бы были краснеть за этого разбойника, обобравшего и заключившего в тюрьму нескольких купцов после того, как ими были уплачены в Сенсе и в Орлеане пошлины в пользу короля. Но они будут гордиться этим злодеянием, потому что преступник не изъявлял покорности и не возвращал награбленной добычи, пока временно управлявший королевством граф Шампани не приготовился выступить против него во главе целой армии. Регинальд завещал свои владения своей старшей дочери, которая была замужем за седьмым сыном короля Людовика Толстого, а от этого брака осталось многочисленное потомство. Можно бы было ожидать, что имя Куртенэ возвысится до одного уровня с именем членов королевского рода и что потомки французского принца Пьера и Елизаветы де-Куртенэ будут пользоваться титулом и почетными отличиями принцев крови. Но их основательные притязания долго оставались в пренебрежении и в конце концов были отвергнуты, а изложение причин их опалы познакомит нас с историей этой второй ветви рода Куртенэ. 1. Из всех до сего времени непресекшихся старинных родов самый древний и, бесспорно, самый знаменитый тот, который царствует во Франции; он занимал французский престол в течение более восьмисот лет и ведет свое начало от половины девятого столетия в прямой нисходящей мужской линии. Во времена Крестовых походов он уже пользовался уважением и на Востоке и на Западе. Но женитьбу Пьера отделяли от времен Гюго Капета только пять царствований, или пять поколений, а права этих королей были еще так непрочны, что старших сыновей из предосторожности короновали при жизни их отцов. Пэры Франции долго удерживали за собою старшинство над младшими линиями королевского дома, и потому принцы крови еще не пользовались в двенадцатом столетии тем блестящим положением, какое занимают в настоящее время самые отдаленные кандидаты на престолонаследие. 2. Следует полагать, что Куртенэйские бароны стояли очень высоко и в своем собственном, и в общественном мнении, так как они могли наложить на вступившего с их дочерью в брак королевского сына обязанность принять для себя и для всех своих потомков родовое имя и герб этой дочери. Когда наследницы ленных владений вступали в брак с людьми низшего или равного звания, такой обмен имен и гербов часто требовался и допускался; но по мере того как потомки Людовика Толстого отдалялись от королевского рода, они мало помалу смешивались со своими материнскими предками, и новые Куртенэ, быть может, были сами виноваты в утрате почетных отличий своего знатного происхождения, от которых их побудил отказаться личный интерес. 3. Позор был гораздо более долговечен, чем приобретенная выгода, и после минутного блеска наступил продолжительный мрак. Родившийся от этого брака старший сын, Пьер де-Куртенэ, женился — как уже было ранее замечено — на сестре тех графов Фландрских, которые были двумя первыми царствовавшими в Константинополе латинскими императорами; он опрометчиво принял предложение баронов Романии; его двое сыновей Роберт и Балдуин царствовали один вслед за другим в Византии и утратили последние остатки латинских владений на Востоке, а внучка Балдуина Второго снова соединила этот дом родственными узами с домами Франции и Валуа. Для покрытия расходов бурного и непрочного царствования их наследственные владения были заложены или проданы, и последним константинопольским императорам приходилось жить денежными пособиями, которые доставлялись им из Рима и Неаполя.

Между тем как старшие братья расточали свое состояние на романические приключения, а Куртенэйский замок был профанирован новым плебейским владельцем, младшие ветви этого рода расширялись и размножались. Но бедность и время затмили их прежний блеск; после смерти Роберта, бывшего главным виночерпием при французском дворе, они низошли с ранга принцев на ранг баронов; следующие поколения смешались с мелким дворянством, и в лице землевладельцев Танлэя (Tanlay) и Шампиньеля (Champignelles) уже нельзя было узнать потомков Гуго Капета. Самые предприимчивые из них посвящали себя, без унижения, военному ремеслу, а менее предприимчивые и самые бедные низошли, подобно своим родственникам, принадлежавшим к ветви Дрё, до положения простых поселян. В покрытый мраком четырехсотлетний промежуток времени их знатное происхождение становилось с каждым днем все более сомнительным, а их родословная не вносилась в летописи королевского дома, и ее с трудом могут прследить тщательные розыски знатоков геральдики и генеалогии. Только в конце шестнадцатого столетия, при вступении на престол такого рода, который находился почти в таком же, как и они, отдаленном родстве с царствовавшим домом, Куртенэ снова вспомнили о своем происхождении, а возникшие на этот счет сомнения побудили их представить доказательства их происхождения от королевской крови. Они прибегли к справедливости и к состраданию Генриха Четвертого, получили благоприятные отзывы от двадцати итальянских и германских законоведов и скромно сравнивали себя с потомками Давида, у которых не могли отнять их прав ни время, ни плотническое ремесло. Но к их законным притязаниям все были глухи, а обстоятельства того времени были для них неблагоприятны. Короли из дома Бурбонов ссылались на пренебрежение со стороны дома Валуа; более близкие к царствовавшему дому и более гордые принцы крови пренебрегали таким незнатным родством; парламент не опроверг их доказательств, но, во избежание опасного прецедента, постановил решение по своему произволу и признал святого Людовика за родоначальника королевского дома. Возобновлявшиеся жалобы и протесты постоянно оставлялись без внимания, а эти бесплодные усилия прекратились в настоящем столетии со смертью последнего представителя этого рода. Их тяжелое и тревожное положение облегчалось гордым сознанием их достоинства; они решительно отвергали соблазнительные предложения богатств и милостей, и даже на смертном одре Куртенэ был способен пожертвовать своим сыном, если бы этот сын отказался из-за мирских благ от прав и титула, принадлежавших принцам французской королевской крови.