Закатными солнцами - страница 5

Я не математик, но не надо быть Эйнштейном, чтобы прийти к выводу о том, что и Линия, и линейные прибыли из такого, многомерного, мира.

Наши начальники и командиры тоже не были Эйнштейнами, но когда им требовались эксперты, они знали, куда надо отправиться, чтобы их призвать, как призвали меня.

Нашего математика звали Ларри Уод. Выглядел он таким же ошарашенным, как, должно быть, выглядел накануне я, и времени приспособиться к новой ситуации ему дали не больше, чем мне. Нас торопливо усадили в другой вертолет, и мы полетели к Линии. В полете я ввел его в курс дела. Насколько мог.

Как только мы подошли к Линии, от нее снова отделился желающий поговорить. Он спросил, прочитали ли мы книгу, хотя подозреваю, он уже знал, что мы это сделали. А у меня мурашки по телу пробежали, когда до меня дошло, что он — или такой же, как он — мог стоять… или существовать в другом, невообразимом для меня измерении, всего в нескольких дюймах от меня, и смотреть, как я читаю эту книгу в номере мотеля. Совсем как Сфера мог смотреть на А. Квадрата.

В воздухе между нами возникла плоская белая доска, на которой сами собой стали появляться геометрические фигуры и уравнения. Она просто висела, безо всякой опоры. Ларри это не очень впечатлило, да и меня тоже. По сравнению с Линией, антигравитационная доска казалась почти обыденностью, пустяком.

Линейный заговорил с Ларри, но из их разговора до меня доходило лишь одно слово из трех. Сперва Ларри, как мне показалось, понимал его без труда, но через час он уже потел и хмурился — услышанное явно превосходило уровень его познаний.

К тому времени у меня возникло чувство, что я тут совершенно лишний, а лейтенанту Эвансу и его солдатам было еще хуже. Наша роль свелась к тому, чтобы следовать за Ларри и Линией, ползущей со скоростью ледника, но столь же неумолимо. Некоторые из солдат от безделья стали проходить между линейными, становиться перед ними и проделывать всяческие глупости, лишь бы те отреагировали, уподобившись туристам, возжелавшим разозлить караульных перед лондонским Тауэром. Линейные совершенно не обращали внимания на эти выходки. Эвансу, похоже, все было до лампочки. Я заподозрил, что он мучается от жестокого похмелья.

— Взгляните, доктор Льюис. Я обернулся и увидел линейного, неожиданно возникшего позади меня. В сложенных чашечкой ладонях он держал бледно-голубую сферу; внутри которой я увидел замечательный образец Рарillо zelicaon, она же парусник-анисовка. Одно крыло у бабочки было голубым, а второе — оранжевым.

— Гинандоморф, — мгновенно сказал я, охваченный странным ощущением, будто снова оказался в аудитории. — Это аномалия, которая иногда возникает во время гаметогенеза. Одна сторона у нее мужская, а вторая — женская.

— Как необычно. Наш… лидер будет счастлив иметь это существо у себя… во дворце.

Я понятия не имел, насколько им можно верить. Оказывается, линейные сообщили различным группам исследователей не менее дюжины мотивов, объясняющих эпопею со сбором бабочек. Мексиканской группе сказали, что из бабочек будет извлечено — разумеется, без вреда для них — некое вещество. Энтомолог из Франции утверждала, что бабочек раздадут детишкам из четвертого измерения в качестве домашних любимцев. Трудно сказать, была ли хоть одна из этих версий правдивой. В результате общения с линейными мы усвоили одно: надо постоянно помнить, что в нашем сознании могут отсутствовать многие концепции, которые для этих существ столь же фундаментальны, как верх и низ для нас. И нам следует исходить из предположения, что с нами разговаривают примерно так, как мы разговариваем с детьми.

Примерно с час мы толковали о бабочках. Ларри тем временем все больше увязал в трясине уравнений, а солдатами быстрее овладевала скука. Линейный знал названия всех чешуекрылых, собранных ими сегодня, и тут я с ним тягаться не смог. Прежде этот факт никогда меня не волновал. В современные каталоги занесено примерно 170 тысяч видов бабочек и мотыльков, включая несколько тысяч спорных видов. Никто не смог бы знать их все… но я не сомневался: линейный их знает. Не забудьте, что им была доступна любая книга из любой библиотеки, и им не нужно было раскрывать книгу, чтобы ее прочесть. А время, которое, как мне говорили, было четвертым измерением, но теперь оказалось