Закавыка - страница 4

После этих слов аплодисменты прозвучали громче.

— Правильно ли мы понимаем, — спросила рыжеволосая женщина из заднего ряда, — что вы превратили многомиллионный город в площадку для научного эксперимента? С неизвестными последствиями для жителей?

— Простите, кто спрашивает?

— Ирина Мурашко, интернет-портал «Вечерняя волна».

Толпа зашумела, множество голов повернулись в сторону дерзкой журналистки.

— Ирина, вы поняли не совсем правильно. Никакой опасности нет.

— Вы в этом уверены?

— Я доверяю нашим ученым.

— Но это экспериментальная разработка.

— И тем не менее. Да, для испытаний потребовались масштабы и возможности такого большого города, как Москва. И мы делаем это — потому что городу нужен легкий скоростной транспорт, нужно высокое качество жизни.

Ирина откинула длинные рыжие волосы, с прищуром посмотрела на Кошкина:

— Герман Максимович, а вам известно заключение Центра анализа городских событий по этой разработке?

По залу пронесся удивленный гул голосов.

— Разумеется, известно, — кивнул Кошкин.

— Тогда как вы прокомментируете тот факт, что компьютер ЦАГС рекомендовал воздержаться от испытаний в городских условиях и продолжить тесты в удаленных от Москвы лабораториях?

— Милая моя, — иронично воскликнул с места толстенький Бахилов, — ЦАГС вообще не имеет отношения к транспортной системе! Это просто машина, которая начисляет баллы за активное социальное поведение.

— Эта «просто машина» имеет доступ к миллионам видеокамер по всему городу, это мощный искусственный интеллект, способный понять и проанализировать то, что недоступно нам с вами.

— Прошу вас, господин Бахилов, — успокаивающе вскинул ладонь Кошкин, — я сам справлюсь, не нужно помогать, спасибо.

Он вновь повернулся к Ирине:

— Внедрение самой системы ЦАГС произошло недавно. По сути, это тоже экспериментальная технология. И уж конечно, она совершенно не предназначена для решения транспортных проблем. По моему скромному мнению, вокруг ЦАГС столько шума лишь потому, что городское правительство дало возможность преобразовывать социальный капитал в живые деньги. А там, где деньги, неминуемо появляются коммерсанты и разного рода жулики. Я никого сейчас ни в чем не собираюсь обвинять, — ответил он на поднявшийся ропот, — просто давайте не будем переоценивать непрошеные советы, полученные от компьютера.

— Значит, испытания будут продолжены? — крикнул кто-то.

— Вне всякого сомнения, — отчеканил Кошкин и строго сверкнул очками в сторону Ирины, — а через два-три месяца новая транспортная система будет введена в эксплуатацию. Прогресс не остановить.

— Герман Максимович! — Ирине приходилось говорить все громче, потому что шум в зале усиливался. — Давайте откровенно: что у вас самого с социальным капиталом? Как вашу работу оценивает система ЦАГС?

Она показала свой браслет: тот пульсировал ярким алым светом, и всем присутствующим стало очевидно — Ирине компьютер отсыпал социального капитала с лихвой.

Кошкин криво усмехнулся, огляделся (под потолком пресс-центра, конечно же, крутились маленькие дроны с видеокамерами, передающими запись в ЦАГС) и поднял обе руки вверх, демонстрируя запястья. Браслета на них не было.

Домой Герман Максимович вернулся поздно. Если не считать неудобных вопросов от настойчивой (но, надо признать, весьма симпатичной) журналистки, день прошел удачно. Очередное испытание его проекта прошло успешно — и он чувствовал приятную усталость после трудового дня.

Домашний робот приветствовал его у входа в квартиру радостным поднятием манипуляторов к потолку. Кошка Нюша, помахивая хвостом, терлась у ног.

— Как дела, Бастиан, все хорошо?

— Все совсем неплохо, господин. Рад видеть вас в добром здравии.

Герман Максимович пристально посмотрел на слугу. Ему не понравились нерешительные интонации в его голосе.

— Как Олечка? Не скучала?

— Оля здорова… У нас сегодня был гость, она немного устала и, кажется, прикорнула в своей комнате…

— Что за гость?

— Папочка, привет! — Из гостиной вышла заспанная Оля. Зевнув, она обняла отца и посмотрела на него снизу вверх долгим задумчивым взглядом. Герман Максимович знал этот взгляд — так дочь смотрела на него, когда чувствовала себя в чем-то виноватой.