Заклинание ветра - страница 34

стр.

Новый геофизик странный и готовился вовсе не к этому, впрочем, мне он известен давно, я с ним знаком и на этом о нём говорить перестаю. Сказанного достаточно, а множить число эпитетов ни к чему, эпитеты пригодятся для политиков.

Ещё один человек из новых, работал под моим началом на Чукотке лет семь назад. Очень сердечно меня поприветствовал. Приятно на душе. Тепло. Поговорили, то да сё.

Можно ли писать тексты так, чтобы каждое предложение было интересным читателю?

Окажется ли такой стиль письма интересным дольше двух страниц?

В своё время на меня удивительное впечатление произвели книги Платонова. Удивительный язык, комковатый, тяжёлый, очень оригинальный. Стиль. Манера. Но уровень так высок, что уже во время чтения воспринимается обыденным.

Не знаю, замечали вы такой парадокс или нет? Вроде бы нормально, и вроде бы должно поднимать планку восприятия, но ведь языку Гоголя или Лескова схождение в обыденность не присуще вне зависимости от количества прочтённых страниц. Моё мнение может быть неверным, поскольку оно основано на личных впечатлениях.

Но вот так.

А ещё я думаю, что надо начинать писать с рассказов. Дело в том, что рассказ можно эффективно обрабатывать в силу его небольшого по сравнению с романом размера. И вполне можно, упорно занимаясь этим, сделать нечто более совершенное, чем общий добротный или средний уровень того, что сейчас пишут вообще.

Во всех форматах.

Просто надо понять — одно только желание и обычная спешка в расчёте на одарённость приведут к среднему результату.

А зачем средний результат?

Заработать не даст ни он, ни высокий. Это означает, что делать надо хорошо, поскольку нет разницы. Если нет разницы, значит — надо работать лучше.

Если вы, конечно, дочитали до этого места, да ещё и понимаете, о чём я пытаюсь сказать.

Попробую, несколько раз получалось. А вдруг рассказы сродни стихам. У меня ведь их получились три или четыре. Почему бы и рассказам не получиться?

А ещё боюсь смерти. Скорее всего, дело в том, что организм меняется. Возраст. Нервы, сомнения и сожаления. Где-то я такой набор ценностей уже встречал. Ничего, перемелется — мука будет.

Рай стрекотал в ночи сверчками, булькал стаканом, шуршал листом,

Шерсть опадала на лёд клочками, и обращался кремень ножом.

Так вот и живём.

Добра и здоровья, шо.


31 июля

У нас всё по-прежнему, не бысть ничто, так сказать.

Ловлю себя на тяге к повторениям, смотрю на окружающий меня мир и подстраиваюсь, хочется писать одни и те же тексты с минимальными отличиями. И тогда зима пришла бы незаметно и сюда, и в тексты, и к вам.

Что есть север для русского человека? Помните, я писал, что встретил тут человека, который работал у меня семь лет назад?

Он так и сказал:

— Помнишь, Николаич, ты говорил, что теперь всё? Что теперь север не отпустит? Что я всё равно вернусь, сколько бы лет ни прошло, а если не вернусь, то всегда буду этого хотеть?

— Помню.

— Всё так.

— Я знаю, это ведь я говорил.

Север не отпускает. Не забирает, как Бангкок в кинокомедии, а остаётся с тобой и гонит, гонит к тем берегам, на которые ты однажды так и не вернёшься.

Север для русского человека — нечто не определяемое словами и понятиями. Даже эмоциями. Лучше всего подходит слово «воля». Воля — это когда ты понимаешь, насколько огромны небеса, насколько открыт мир вокруг, насколько он раним и красив, понимаешь и становишься частью этого мира. Нормальный такой человек на вращающемся шаре. И не колышет тебя ни трёхнутая дума, ни перебои с информацией, ни Центрально-Африканская Империя. Что? Давно республика? Да какая разница? Воля — за тем и шли. То и обретали.

Одна беда: шар — фигура замкнутая. И Центрально-Африканская Республика идёт сразу вслед за тобой.

А ты, ты просто всадник Апокалипсиса какой-то. Хоть у медведей спросите, хоть у рыб, тех, которых всё меньше и меньше.

Видеть предсмертие, быть им. Но ведь это и есть жизнь, разве нет?

Об этом можно писать бесконечно. Но никто не даст столько времени — выскочить бы из круговорота и помнить себя.

Память. Главное — это память.

Мы умираем ровно настолько, насколько забываем. Я уже говорил это, ничего страшного, повторю вот. Чтобы не забыть.