Заклятие древних маори. Последний занавес - страница 2

– Ты уже ответила?

– Пока нет, – пробормотала Трой.

– А ведь отправлено оно шесть дней назад, – строго сказала мисс Босток.

– Знаю. Моя вина. Как сформулировать в телеграмме: «Глубоко сожалею чужих домах картин не пишу»?

Кэти Босток помолчала, поглаживая своими короткими сильными пальцами вензель с крестом.

– А я думала, что такие штуковины бывают только у пэров, – заметила она.

– Видишь, тут крест с окончанием в виде якоря. Отсюда, наверное, и Анкред[1].

– А, все понятно! – воскликнула Кэти, потирая нос пальцем в голубой краске. – Забавно.

– Что забавно?

– Ты ведь вроде делала декорации для одной постановки «Макбета»?

– Ну да. Точно, поэтому обо мне и вспомнили.

– Боже милосердный! Помнишь, – продолжала мисс Босток, – мы видели его в этом спектакле? Ты, Родерик и я? Нас Батгейты пригласили. Еще до войны дело было.

– Конечно, – кивнула Трой. – Он играл бесподобно, верно?

– Верно, и больше того, он выглядел бесподобно. Что за череп! Трой, помнишь, мы говорили…

– Говорили. Слушай, Кэти, ты, часом, не хочешь сказать…

– Нет, нет, конечно, нет. Во имя всего святого, нет! Но чудно все-таки, ведь мы тогда сразу согласились, что здорово было бы написать его в эдакой величественной манере. На фоне задника, который выкроили из твоей декорации, – плывущие облака и грубая черная стена замка. Сама фигура расплывчатая, в плаще.

– Вряд ли бы это его обрадовало. Старый господин, он, наверное, предпочел бы появиться в лучах света, и выражение чтобы подобающее было. Ладно, надо послать телеграмму. Ах, будь оно неладно! – вздохнула Трой. – Хорошо бы все же чем-нибудь заняться.

Мисс Босток хмуро посмотрела на Трой. Четыре года напряженной работы над плакатами для армии, а затем такой же и, пожалуй, требующей еще большей дисциплины работы в комитете ООН по оказанию помощи и реабилитации оказались, похоже, большим испытанием для ее подруги. Она исхудала, сделалась немного раздражительна. Наверное, было бы лучше, если б она могла побольше писать, подумалось Кэти. Мисс Босток не считала цветные карты, пусть самые необычные, компенсацией за отказ от чистого искусства. Четыре года без живописи и без мужа. «Слава Богу, – подумала Кэти, – я не такая. Меня все устраивает».

– Если он будет здесь через три недели, – говорила Трой, – как думаешь, где он сейчас? Может, в Нью-Йорке? Но тогда он бы телеграфировал оттуда. Последнее письмо, разумеется, пришло еще из Новой Зеландии. И телеграмма тоже.

– Почему бы тебе не заняться работой?

– Работой? – рассеянно переспросила Трой. – А, ну да, конечно. Пойду все же пошлю телеграмму. – Она двинулась было к двери, но тут же вернулась за письмом. – Шесть на четыре, подумать только.

– Мистер Томас Анкред? – спросила Трой, разглядывая визитку. – Слушай, Кэти, милая, да ведь это он, собственной персоной.

Кэти, почти закончившая свое мощное полотно, отложила кисти и сказала:

– Это ответ на твою телеграмму. По твою душу приехал. А кто это?

– Насколько я понимаю, один из сыновей сэра Генри Анкреда. Театральный продюсер, что ли? Помнится, я видела это имя под перечнем исполнителей ролей – «Продюсер Томас Анкред». Ну да, точно. Это он занимался постановкой «Макбета» в «Единороге», о которой мы с тобой говорили. Видишь, и на визитке – театр «Единорог». Придется пригласить его поужинать, Кэти. Ближайший поезд только в девять. Снова консервы придется открывать. Боже, какая тоска.

– Не понимаю, почему он должен ждать именно здесь. В деревне есть забегаловка. Если уж он приезжает с поручением какого-то идиота…

– Посмотрю хоть, как он выглядит…

– Что, прямо так, даже рабочую блузу не снимешь?

– Да нет, пожалуй, – рассеянно сказала Трой и двинулась по дорожке, соединяющей студию с домом, где она жила. День выдался холодный. Обнаженные ветви деревьев покачивались со скрипом на северном ветру, по небу бежали свинцовые тучи.

«А если, – вдруг подумала Трой, – я войду в дом, а там – Рори? Допустим, он решил приехать тайком и теперь ждет меня в библиотеке. Он зажег огонь в камине, чтобы нам было тепло. Лицо его выглядит так же, как в первый раз, когда он стоял там, – немного бледное от возбуждения. Допустим…» – Воображение у нее было живое, и она стремительно разматывала нить фантазии. Картина оказалась настолько ясной, что вызвала физическую реакцию: сердце заколотилось, а ладонь, стоило положить ее на ручку двери, ведущей в библиотеку, даже слегка задрожала.