Заключительный аккорд - страница 33
Ильзе с большим трудом держала себя в руках, стараясь не показать своего беспокойства.
— Следовательно, вы тоже несёте ответственность за этот брак.
«Этим самым он даёт мне понять, что Фриц жив», — подумала Ильзе. Она всё равно будет любить Фрица даже в том случае, если она для него ничего больше не значит. Так она думала тогда, в первую ночь после суда. В ту ночь, прощаясь с ней, Фриц даже не поцеловал её… А ведь прощался он навсегда.
— Не понимаю, о какой ответственности вы говорите…
— Я неохотно возражаю хорошеньким женщинам… Тогда разрешите задать вам другой вопрос: вы знакомы с Герхардом Генгенбахом? В сорок третьем году он служил на батарее вашего мужа…
— Знаю ли его я?
— Видите ли, пока вы находитесь здесь, у меня, наши люди нанесли, так сказать, визит в вашу квартиру. В этом нет ничего противозаконного.
Ильзе нервничала. Страх постепенно охватывал её. Женщину бросило в пот.
— В вашей квартире мы обнаружили и письмо Генгенбаха. Оно было написано в начале июня и послано из Нормандии. — Дернберг явно наслаждался беспомощностью Ильзе. — В нём он заверял вас в том, — продолжал Дернберг, — что поможет вам, хотя, как он выразился в письме, в настоящее время его возможности к передвижению ограничены…
Ильзе без труда вспомнила то письмо, которое так утешило и поддержало её, когда она считала Фрица погибшим.
— Видите ли, Генгенбах знал, что ваш муж перебежал к русским… Если знать подробности того, как дезертировал ваш супруг, тогда каждое слово в этом письме станет понятным. — Тут Дернберг вспомнил, как в июле капитан фон Грапентин, участвовавший в заговоре против фюрера, хотел дезертировать из Северной Франции. Дернберг выстрелил в него на ничейной земле, однако, когда он собирался сделать второй выстрел, Генгенбах вырвал у него из рук карабин. Сейчас ему предоставился случая посчитаться и за это тоже. — Помимо этого письма, — продолжал Дернберг, — мои люди нашли у вас ещё кое-что любопытное: завещание, датированное августом сорок третьего года, по которому вы назначаетесь единственной наследницей всего имущества мужа, А вы мне тут говорите, что не поддерживаете с ним никаких связей, а? Однако…
Глаза Ильзе расширились от страха.
— Чтобы быть кратким, скажу так: ваш муж снова исчез. И исчез при довольно загадочных обстоятельствах, я бы сказал, при преступных обстоятельствах. Вы должны понять, что в это время мы охотно поддерживали бы связь с вами… Я не стану ссылаться на законы, с помощью которых поддерживается дисциплина в войсках и наказуется любое предательство.
«Предательство?» — подумала Ильзе.
— Я понимаю ваше теперешнее состояние. Но ведь законы нации никому нельзя нарушать. Надеюсь, мы понимаем друг друга? — «Как глубоко она задышала: грудь так и ходит ходуном», — подумал Дернберг и сказал: — Я должен просить вас быть нашей гостьей до тех пор, пока мы ведём расследование.
В её глазах застыл ужас.
— Ради вашей собственной безопасности мы направим вас в лагерь, — продолжал Дернберг.
Ильзе машинально подняла правую руку, словно хотела защитить себя.
— Всего этого можно было бы избежать, если бы я получил от вас доказательства, что вы полностью порвали с Хельгертом и питаете в жизни совсем иные интересы.
Ильзе не сразу поняла намёк Дернберга.
— Все эти вопросы я намерен обсудить с вами в вашей квартире. — На его лице появилась очаровательная улыбка. И только тогда до Ильзе дошёл смысл сказанного им.
«Выходит, он намекнул на то, что меня запросто могут отправить в концлагерь на верную смерть. Если же я отдамся ему, они обещает кое-что сделать в моих интересах».
Тошнота подступила к горлу Ильзе, страх почти полностью сковал её. Она поняла, что спасти её может только случайность.
Тяжело дыша, Ильзе встала со стула.
«На календаре 3 декабря. Неделю назад умер Шнелингер. А я всё ещё жив…» — думал Хельгерт.
Эти мысли уже несколько дней подряд мучили Хельгерта, и он, как ни старался, не мог отделаться от них.
Фриц огляделся. Его поместили в крестьянском доме, принадлежащем какому-то поляку. Стены из грубо отёсанных брёвен, потолок тоже деревянный. В углу икона. Вся обстановка комнаты состояла из стола, стула и топчана, на который бросили соломенный матрас. В комнате два окошка, оба без решёток. У каждого окна по два часовых, которые не отходят ни днём ни ночью. Метрах в двухстах — жильё отряда военной полиции. Между домом, в котором находился Хельгерт, и домом полицейских полузаброшенные сады с разбитыми заборами.