Заключительный период - страница 8

стр.

— Иван… — сказал тихо Зубов. — Подумай о нем.

— Эх, ты! — сказала женщина. — Вот как… Значит, ты Ивана жалеешь. Его жалеешь. А меня, — прошептала она, — меня ты не жалеешь? А ты меня… пожалей. — Трясущимися руками она расстегивала пуговицы на платье и приговаривала, словно вскрикивала: — Ты меня, меня пожалей. Смотри, — так и не расстегнув, рванула она ворот. — Ну, смотри — на мне живого места нет. А ты его жалеешь, гада. Вы уедете завтра… а мне тут с ним… до могилы. А ведь мне двадцать пять всего годочков, двадцать пять…

Зубова трясло, как в лихорадке.

— Он… он же любит тебя, — заикаясь, говорил он. — Любит…

— Пожалей меня… — сказала Клава, и руки ее уже обнимали его. — Я люблю тебя, Гена…

— Нет, — сказал Зубов и вскочил. Руки женщины скользнули и опали, будто умерли. — Ведь неправда это, Клава, неправда, милая… Ну, чего же ты плачешь?..


Долго плутал он потом по темным переулкам, спотыкался, проваливался куда-то и кружил, кружил. Дрожь била его, а в ушах все звучало: «Ты меня пожалей… меня». «Я сволочь, — думал он. — Подлец и сволочь. Я этого не забуду никогда. И не прощу себе. Но что я должен был делать?»

Через несколько часов он пробрался к дому. Бесшумно лег. Юдина не было. Он пришел под утро, лег не раздеваясь и затих. Потом сказал:

— Ее выдают замуж, ты был прав. За старика. Завтра пригонят калым — тридцать баранов. У него еще две жены. Старая падаль!..

Голос у него был совсем деревянный. Потом он что-то зашептал и снова затих.


Они так и не уснули. Когда первые солнечные лучи осторожно зашарили по комнате, они встали. Помылись. Ровно в восемь приехал за ними грузовик. Они взяли свои мешки.

— Надо бы проститься, — сказал Юдин. Правый глаз у него заплыл, и губы напоминали подушку. Он шепелявил. — Надо бы проститься.

Но дверь во вторую комнату была заперта. Тогда они оставили записку.

Грузовик тихо рычал у плетня. Они стояли в кузове и глядели на плоские крыши домов, на деревья и далекую степь.

— Смотри, — сказал Юдин. — В окне.

Грузовик дернул. Зубова толкнуло, но он еще успел увидеть прижавшееся к стеклу белое лицо.

Грузовик несся по улочкам вниз. Они ехали через «Шанхай». Домики слепо смотрели на улицу оштукатуренными стенами.

Внезапно грузовик притормозил. На дороге стояла девочка лет одиннадцати.

— Чего тебе? — заорал шофер. — Жизнь надоела?

Девочка не ответила. Она встала на скат и посмотрела на Зубова. Потом на Юдина. Потом еще раз на Зубова. Потом протянула Юдину листок и сказала: «Соня». И спрыгнула.

— Ну? — сказал шофер. — Можно?

Грузовик помчался дальше. Юдин держал записку. Там было три слова. Через его плечо Зубов прочитал: «Я лублу тебе». Буквы были большие, корявые.

Баймак остался наконец позади. Горы стали быстро приближаться. Но Юдин не смотрел на горы, он сидел к ним спиной. Прошла еще минута, еще. И тогда, словно проснувшись, Юдин подскочил к кабине и забарабанил. Машина остановилась.

— Ты что барабанишь? Очумел? — спросил шофер.

Спрыгнув на землю, Юдин махнул рукой и сказал: «Трогай». Шофер постучал пальцем по своему лбу. Машина исчезла в реве и пыли. Когда пыль осела, Юдин увидел Зубова, сидевшего на другой стороне дороги и возившегося со шнурком ботинка.

— А ты-то чего? — спросил Юдин. — Это ведь мое дело.

Но Зубов не ответил. Он даже не взглянул на Юдина. Тогда Юдин вскинул мешок на плечо и пошел обратно в Баймак. Зубов нагнал его только метров через триста.

К ПРАЗДНИКУ ДОМОЙ

— Я вас не задерживаю, — сказал начальник и несколько раз кивнул. — Я вас не задерживаю, Толя. Можете идти.

— Да я… — сказал Юдин, — Борис Михайлович… Я работы ведь не боюсь, вы же знаете. Только работы-то больше нет. Третий день уже туман. А мне к празднику надо домой. Во как надо! — Он показал рукой на горло.

— Обещали вертолет, — неуверенно произнес начальник, но, посмотрев на улицу, сплошь увязнувшую в тумане, снова сказал: — Ну, ну, идите. Управимся с погрузкой как-нибудь. Вот денег только у меня сейчас нет. Получите в Ленинграде. Устраивает?

— Это чепуха, деньги, — торопливо сказал Юдин.

— Ну, тогда идите.

Юдин взял свой чемодан и шагнул к выходу, но на пороге оглянулся: начальник сидел и смотрел на туман за окном.