Заколдованное счастье - страница 9

Сижу.

Глаза протираю:

«Брысь!..»

Добро бы Женька,

А тут почище!

Мерещится?

Вроде нет!

Откуда взялись

Эти

Кованые

Сапожищи?

Тянется

В рыжих волосьях рука.

Хлопает по плечу,

Как брата.

На вопросы молчу.

Гляжу на черного паука,

Рукав облапившего горбато.

А немец с ухмылкой

Богато сулит

За службу лакея

И деньги, и счастье.

«Шалишь:

И елеем,

И прочим я сыт…»

А сердце от дум —

На части!

Вали,

Подкидывай,

Не скупись,—

Будет тебе работа!..

Эх, недотепа, нескладица-жисть!

Мне бы лишь за ворота…

Елки чернеют копьями,

Целятся в месяц багряный.

Псковскими зыбкими топями

Шли партизаны.

Нянчить бы нам руками

Не автоматы —

Землю,

Песнями да стихами

Щедрость ее приемля!

Горько

В неполных двадцать

Отплакать и отсмеяться,

Тихому хлеборобу

В поле идти солдатом,

Пашни первую пробу

Брать не плугом —

Гранатой.

Давит на плечи доля,

Нет, не косой —

Прикладом…

Сердце гудит от боли:

Надо, надо, надо!

Что с нами завтра будет?

Видеть ли нам рассветы?

А по деревням люди,

Ближе которых нету.

Ночь тяжела в болоте.

Ночь добра на подходе.

— Доты! —

Шепот по роте,

Будто озноб проходит.

Хутор байнёнкой ветхой

Мне заслонил

Полмира,

Красной остался меткой

В карте у командира,

На сердце отпечатался,

Пулей ко мне посватался.

В горе

Россия суровела,

Взглядом строгим

Темнела,

Рвы и окопы строила,

Смелых вела

И несмелых.

Благословленным

Ярость

Круто вздымала жилы…

Лишь на последнюю малость

В ребрах бы стука хватило!

Только бы дотянуться

К доту

Ценой любою…

Сутки,

Вторые бьются:

Пятеро… трое… двое…

Эти минуты стоят,

Может быть, целой жизни!

Двое. Остались двое.

Благослови, Отчизна!..

В ярых отсветах черные кости

Над рекой запрокинул мост.

Каково погулялось вам,

Гости?

Каково прогулялось «нах Ост»?!

Приюти меня, вдовушка-ночка,

У заступника-валуна,

Подсоби дотянуть до лесочка.

Ты же можешь, темным-темна!

Остуди,

Охлади сентябринами:

В добрых чащах с густою листвой,

Переспелыми журавинами

Да прохладою луговой!

Некрещеный,

Готов я взмолиться,

Исповедаться под мостом.

Вот так сказочка-небылица,—

Отведи,

Хоть перстом, хоть крестом!

Мне бы только покромок поляны

Одолеть,

Превозмочь до зари…

Рубцеватые раны — каляны,

Отомщения поводыри.

Как ремнем,

Перехваченный болью,

Обнимаю земную юдоль.

Сто шагов до лесного раздолья —

Сто кинжалов в открытую боль!

Захватил пятернею осоку,

Через кочки —

Привал… перевал…

И послышалось:

Будто бы с боку

Кто-то стонет?

На помощь позвал?

Не ошибся:

Зеленые точки

Прострочили и стоны, и ночь,

Я, как видно, родился в сорочке,

Мне бы к лесу

Да тихонько прочь…

И с чего бы

В звенящую свару

Пустоты, черноты и огня,

Как в предбанник сквозной с перепару,

Потянуло всем телом меня?

И откуда в навылет пробитом

Моготы

На такое взялось:

За плечами с живым иль убитым

Проползти ту поляну насквозь?..

Я очнулся под яростный стрекот

Пировать прилетевших сорок.

С неба сыпался «юнкерсов» рокот,

Багровел,

Разгорался восток.

Приподнял я спасенного мною,

Отвернулся,

Хоть плач над собой,

И какой непонятной виною

Провинился я перед судьбой?!

Меж разлапин корявых корений,—

Как вчерашнее,—

Вспомнить изволь,—

Председатель Совета

Евгений —

К новым бедам да старая боль!

Оказалось:

Ничто не забыто!

Я поднялся, от боли стеня,—

Потемнело, зарею омыто,

Голубое рождение дня.

Шаг за шагом,

Без думы, без цели —

Лишь бы прочь от былого уйти,

А оно, как столетние ели,

На моем поднималось пути.

Уходил, спотыкаясь, в былое,

Будто кончилась в мире война.

Отступало вчерашнее злое,

Лишь осталась, как солнце,

Она.

И светила,

Светила глазами,

Ой, какие у Дарьи глаза!

Мне бы выплеснуть горе слезами,

Да откуда возьмется слеза!

Огляделся,

Вздохнул облегченно,

Шевельнул онемевшей спиной.

И деревья, насквозь пролученные,

Расступилися передо мной.

Возвратился я к лобному месту,

Сам себя беспощадно казня.

Председатель все кликал невесту,

Словно жилы тянул из меня.

Я молчал,

Непосильную ношу,

Как судьбу,

Поднимал на себе.

Только шаг — и, казалося, брошу

Новый вызов проклятой судьбе.

И шагнул я

(К беде иль спасенью?) —

Так впервые ступают по льду…

Через сучья,

Завалы,

Коренья

Пробирался, как будто в бреду.

Как в бреду!

Но ничто не забылось,

Хоть крутенько бывало потом:

Ни брусничника малая милость,

Ни лесничего кряжистый дом.

Навсегда отпечатался в сердце

Председателя въедливый взгляд.