Закон парности - страница 16
– Тише… она жива. Стреляли из окна, – Лядащев указал на небольшое, с опаленными краями отверстие в мантилье. – Где Мелитриса?
– Не знаю, – Фаина всхлипнула. – Понимаете, мы шили… Да не смотрите вы на меня так, сударь! Мы шили, а она вышла. Говорит, спать хочу. Ой, лишенько! Может, ее похитили?
– Немедленно беги к хозяину. Надо лекаря. Ничего не объясняй, скажи только, мол, барыне плохо. И позови его сюда.
«Уж я-то позову. Только бы понял…» – всхлипнула Фаина.
Хозяин «Синего осла» был умным человеком. Ему было достаточно одного слова «лекарь», а самым внятным пояснением к происходящему служило лицо Фаины. Он поспешил в апартаменты русских.
Все волнение и испуг хозяина уместились в коротком возгласе: «Ах, Марта!», в нем звучало явное осуждение, только не понятно – кому. Разговор с Лядащевым был беглым.
– Она умрет? – хозяин безрезультатно пытался нащупать пульс Марты.
– Не знаю.
– Помимо лекаря надо бы… – он замялся.
– Вы хотите упредить полицию? Это ваше право. Может быть, Марту подстрелили из ревности?
Хозяин диковато посмотрел на Лядащева.
– Я так понимаю, что стреляли как раз в вашу барышню, но промахнулись… попали в мою.
– А вот об этом забудь, – Лядащев вдруг перешел на «ты», – в мою барышню стрелять совершенно некому и не из-за чего.
Появился лекарь – толстый, надменный и решительный.
– Господа, ее надобно уложить в постель.
Вот тут все забегали, засуетились. Лекарь осмотрел раненую и поставил диагноз: рана тяжелая, Марта без сознания и может пребывать в таком состоянии до пяти дней, после которых либо умрет, либо очнется. Шансы, как говорится, пополам. А пока надо ее унести из комнаты постояльцев.
К общему облегчению решено было до прошествия пяти дней полицию в известность не ставить. А там видно будет…
– Одеяла, носилки, простыни!
Лядащев смотрел на безжизненное лицо раненой. Какого черта этой дурехе понадобилось в комнате Мелитрисы? Не иначе, как пропажа туфель ее рук дело. Но хотелось бы знать: на постоянной ли она службе у известных людей или выполнила разовую, случайную работу…
Подробности происшедшего Лядащев узнал много позднее, да и то не до конца. Случилось все так. В то время как Фаина направилась на кухню, Марта с подносом в руках пошла в их апартаменты. Оставив на столе Фаины чашку с кофе, она прошла в комнату Мелитрисы. Отсутствие хозяйки позабавило служанку, загадочные русские давно не давали ей покоя. Кто они? И почему вчерашний господин расспрашивал о них с таким любопытством? И уж совсем смешно – попросил достать туфли этой гордячки. «Но господин мой, это воровство!»
«Воровство, если бы ты их забрала себе. А это услуга…» – и достал золотой.
Скажите, какой щедрый! Можно подумать, что она таких монет не видела. Еще и подмигивал многозначительно. А вообще ничего себе на лицо, только худ. «Когда русские съедут, я подарю эти туфли тебе», – сказал господин при расставании. Жаль, что ему эта мантилья не понадобилась. А то он бы и ее подарил…
Она и не заметила, как стала играть в барышню, накинула на плечи мантилью, села к окну. Здесь и поймала ее пуля.
В тот момент, когда раненую переложили на носилки, в комнате появилась Мелитриса. Она посторонилась, давая носилкам пройти. Независимое и даже дерзкое выражение лица, с которым она явилась, остывало на глазах, и когда Лядащев спросил с металлом в голосе: «Где вы были, Мелитриса Николаевна?», – она ответила не только растерянно, но и виновато:
– Я вышла погулять… То есть не вышла, вы правы. Вылезла в окно. Но что у вас тут происходит?
– Служанку подстрелили, – всунулась вдруг Фаина.
– Придержи язык!
Фаина тут же отошла в угол, совершенно стушевавшись. Видно, шок от недавних событий еще не прошел, если она взялась давать пояснения, и при ком? – при Василии Федоровиче. Мелитриса с ужасом смотрела на свою простреленную, окровавленную мантилью, что валялась на полу.
– Фаина, соберите все. Мы переезжаем, – сказал Лядащев и, обернувшись к Мелитрисе, бросил: – Пошли.
По темным улицам шли молча. Лядащев явно торопился, девушка еле поспевала за ним. Так вот, оказывается, чем кончаются шпионские игры? Кому помешала эта белобрысая клуша и зачем ей понадобилось напяливать на себя ее мантилью? О том, что чья-то злая рука метилась не в служанку, а в нее, Мелитриса старалась не думать – глупо, нелепо, страшно!