Закон Шруделя - страница 13
Шрудель поморщился, но продолжил:
– М-да… «но пусть она вас больше не тревожит, я не хочу печалить вас ничем». Слушайте, Копылев, а почему у вас все все время плачут? Прям какой-то плач Ярославны. И почему Рабин «опять» встревожен? А до этого чем он был встревожен? И откуда такая уверенность, что кто-то обязательно пришлет деньги? Это уже вторая эпиграмма, в которой кто-то кому-то шлет деньги. Чует мое сердце, что, если бы дядя Сэм и вам подкинул немного деньжат, вы бы упираться не стали.
Копылев отчаянно замотал головой, как бы всячески отрицая такую беспринципность.
– Но главное, – цокнул языком Шрудель, – это снова ваша политическая близорукость.
– А здесь-то где? – удивился Копылев.
– Вот чудак-человек, – пожал плечами Шрудель, глянув на Гришу. – Ну, как же? Вот вы пишете «Ицхак Рабин опять, увы, встревожен». «Увы»! Вам что, жаль премьер-министра Израиля? Или, может, вы поддерживаете агрессивную политику Израиля на Ближнем Востоке?
– Нет, но…
– Ладно, – сказал Шрудель миролюбиво. – Это уже не мое дело, потому что вам все равно надо в «Крокодил». Мы в основном лирику печатаем. Жаль, что Ершов вас не предупредил.
Одной рукой он попытался вернуть листок автору, а другой дружески приобнять того за плечи, дабы направить к двери.
– А там есть и лирика, – сказал Копылев и вывернулся из объятия Шруделя каким-то змеевидным телодвижением. – Как раз следующее стихотворение. Ниже.
Шрудель хмыкнул и, почесав небритый подбородок, вздохнул.
– Ну, давайте, почитаем вашу лирику.
«Очень сильно» – это очень сильно, – повторил Шрудель задумчиво, причмокивая, словно пробовал слова на вкус. – Но мне даже нравится, а, Григорий? Что-то в этом есть от обэриутов. Ладно, поехали дальше.
– Ничего не понял – искренне удивился Шрудель. – Это что, финал?
– Да, – смутился Копылев, – наверное, я что-то пропустил… или перепутал… Простите…
– Гм, – хмыкнул Шрудель, – нет, ну начали-то вы за здравие, можно сказать, я даже удивлен, но дальше как будто игла по пластинке поехала… И потом, ну, что опять за мещанская меркантильность? Тем более в лирическом стихотворении. «Двушка», «пятак», «рубль». Ощущение, что вы убытки от встреч с любимой подсчитываете. Снова налицо какая-то болезненная тяга к материальным ценностям бытия. Желание, которое вы отчаянно сублимируете в своих произведениях. Конечно, советская наука решительно отвергает лживое учение Фрейда, но в вашем случае я бы сделал исключение. Скажите честно, вы бедствуете?
– Нет, – испуганно ответил Копылев, но тут же поспешно добавил: – Хотя, конечно, определенная нехватка ощущается.
– Понятно. К сожалению, нехватка ощущается и в ваших стихах. И это – нехватка поэзии. Что иногда даже печальнее нехватки денег. Хотя это спорный вопрос. Но вы не расстраивайтесь. Я читал и похуже. Причем это были сплошь члены Союза писателей. А у вас тут даже есть удачные строчки. Вы вообще кем работаете?
– Кварцедувом.
– Ну, вот видите! – радостно воскликнул Шрудель. – Значит, мы друг друга понимаем!
Что означало это восклицание, было непонятно, а посему и спорить с ним было бессмысленно.
– А писать не бросайте, – сказал Шрудель, провожая растерянного автора до двери. – Это вам мой совет.
После чего он выставил Копылева в коридор и вернулся к Грише:
– Видал, что поэзия с простым человеком творит? Но, я считаю, творчество надо поощрять. Даже такое. Тем более что теперь Ершов мне должен.
– За что?
– Как за что? Я принял человечка, выслушал стихи, пока Ершов на втором этаже в шахматы режется.
– Так он здесь?
– Ершов?! Конечно. Торчит в кабинете у Сухарева – у них сегодня финальная партия. Если человек занят, зачем его зря тревожить? А я люблю помогать. Люди должны друг другу помогать. И иногда чужую работу делать. Сам посуди, какой начнется хаос, если каждый будет заниматься только своим делом. Ужас. Слушай, а чем конкретно занимается кварцедув?