Законы (не)каменных сердец [СИ] - страница 23
В детстве Ксюше очень нравилось, гуляя зимой, ловить снежинки и наблюдать их быструю смерть на собственных ладонях. Но теперь снежинки не ластились, а кусали, жалили почти обнажённое тело, прикрытое изорванным в битве тонким пеплосом, прижигали холодом страшные раны на спине, путались в волосах и ресницах, скользили по замершим губам. Словно в порыве милосердия, недоступного, как оказалось, ни людям, ни богам, эти маленькие «подруги детства» хотели стать саваном, стыдливо прикрыв изломанное, использованное, измученное мертвое тело той, кто по крайней мере в этой реальности вообще не должна была умереть. Или должна была? Может, она просто прожила чужую жизнь, повторив сценарий?..
Больше всего на свете хотелось вздохнуть, но теперь у неё не было на это права. Не было пульса. Ничего не было. Только кровь… и снег. Откуда он здесь? Впрочем, какая теперь разница, если слышен шум железных крыльев…
Она не видела его лица, никто не видел, но все узнавали.
— Знаешь, как обычному человеку легче всего позвать меня в гости? — ледяная сталь танатовой косы играючи коснулась мертвенно-белой щеки. — Вообразить себя бессмертным.
Одно короткое движение — и золотая прядь срезана, а жизнь покинула навсегда.
Закричав от ужаса, Ксюша вскочила, широко открыв глаза и дыша как паровоз. Грудь ходила ходуном, пока с глаз не спала окончательно сонная пелена.
«Фух, это был просто сон» — с облегчением подумала она, видя вокруг лишь темноту и пляшущие красные точки, пытаясь вспомнить последние события.
В памяти тут же во всех подробностях предстала битва с богиней. Потом погоня, мраморные ступени… И чёрный туман.
— Сёстры! — вскочила с ложа, и тут же замерла, прислушиваясь к отзвукам голоса. Свой… но полузабытый. Будто из другой жизни.
Наконец перед глазами проясняется. Видны очертания до боли знакомых стен и мебели. Холодный ветер дует из окна, сквозняком гуляя по комнате, и заносит внутрь крохи желтоватого электрического света с улицы.
Взгляд сам собой упал на дрожащие ладони. Нежно-розовый гель-лак на длинных ухоженных ногтях почему-то на миг стал крайне ненавистен, словно именно он был виноват в том, что…
Что она, кажется, вернулась обратно.
Вырвался судорожный вздох, громко прозвучавший в абсолютной тишине, подкосились колени. Подавшись чуть назад, нащупала рукой кровать и кулём упала на неё, пытаясь осмыслить произошедшее.
«Не могли же мне присниться полгода, из которых я помню каждый чёртов день! Значит, я вернулась… Или всё же сошла с ума? — размышляла она, ощущая ноющую тупую боль во всём теле. — Если нет, то надо радоваться — я ведь могла умереть»
Но радоваться почему-то не получалось.
В каком-то трансе нашла ладонью выключатель и, заставив себя удержаться в вертикальном положении, шагнула к зеркалу во весь рост.
Оттуда на неё смотрело совершенно смертное лицо, как далёкий призрак, своё собственное отражение.
Но что-то в нём изменилось. Взгляд? Ломаная линия губ?
Она и впрямь походила на сумасшедшую.
Повинуясь неожиданному порыву, стянула верхнюю часть пижамы и встала так, чтобы можно было рассмотреть спину.
Увидев отражение, нахмурилась и сглотнула царапающий горло ком: на спине красовались два продолговатых характерных шрама, которых раньше не было и быть не могло…
Вера в хороший конец — подсознательная потребность человека. Мы можем быть сколь угодно циничны, но в какой-то момент что-нибудь нет-нет да шевельнётся в груди — тень надежды. Очень больно, когда эту надежду реальность ломает об колено. С Ксюшей это случилось неожиданным образом — когда она, убедившись, что «вернулась» в тот же самый день, с которого всё началось, принялась читать то, что раньше уверенно называла детскими сказками.
В приятном, действительно сказочном литературном изложении она прочитала… свою (или всё-таки чужую?) судьбу.
«Страшен образ былой красоты. А когда вырастут крылья и когтистые лапы и взлетит чудовище драконом-людоедом, кто узнает в нем былую красавицу-титаниду? Волей иль неволей обернулась она в крылатую змею — все равно: нет титаниды. Забудут о ее былой красоте и сердце, крепком правдой, как адамант. Забудется ее былое имя, когда она была радостной титанидой, и прилепится к ней новое имя, страшное и мерзкое, и будут ее именем пугать детей: „Вот придет Горго, возьмет тебя Горго, съест тебя Горго — даже косточек не оставит“. Поползут страшные рассказы о ее лютости и непобедимости, хотя никто ее в глаза не видал. И черной правдой-клеветой зальют ее лик, изуродованный и оболганный злобой и местью бога, не прощающего непокорства. И впрямь, сделает свое дело черная правда. Вспыхнет в могучем сердце титаниды черный огонь лютости, ответной злобы на злобу людей и богов. Одичает сердце, озвереет мысль, зарычит слово. Станет сладка месть за месть, ненависть за ненависть. И в чудовищном образе родится душа-чудовище: дракон в драконе, людоед в людоеде.