Законы (не)каменных сердец [СИ] - страница 25

И всё-таки хотелось верить. Хотелось увидеть хотя бы мельком, что где-то есть нечто, стоящее намного выше врождённого человеческого эгоизма, грязи, приземлённых забот, холодного разума и любых целей. Потрясающая первородная сила, способная изменить природу вещей, сила, потребность в которой проросла невидимыми корнями в души.

И она видела. Там. Параллельно с ужасами и странностями того мира, пролетая над маленькими селениями, любопытно заглядывая в окна и мельком наблюдая с высоты, видела, слышала, ощущала эту силу. Незримая, она была повсюду: в улыбке ребёнка, обрадовавшегося кукле, которой папа сделал своими руками, а мама сшила платьице; в тихом шепоте воина, умирающего с именем возлюбленной на устах; в верности женщин, готовых годами ждать возвращения мужей; в двух деревьях, в которые обратили боги старика и старуху, взамен на гостеприимство попросивших только одного — позволить им умереть в один день успеть сказать последнее «прощай». Везде. Даже там, где меньше всего ожидаешь.

Если верить мифам, Любовь — первое, что породил Хаос. Первое, что дал ещё не рождённому миру. А значит, Любовь древнее мира, древнее обмана, древнее жизни и смерти. И справедливости тоже, поэтому законов у Любви нет никаких. Кроме, пожалуй, одного: тот, кто ухватил взглядом хотя бы её тень, никогда не отделается от жажды увидеть её во всей красе.

Как оказалось, не верить, не ждать, не видеть, не чувствовать — проще. Потому что иначе невыносимо пытаться себя перебороть, какими бы не были цели и планы. Вот Ксюша и не пыталась — противно и бессмысленно.

Переехать в старую-престарую общагу, пожить нищим студентом и отказаться от некоторых привычек оказалось не так страшно, как представлялось. Посылать куда подальше бывшего, сначала вполне равнодушно отнесшегося к расставанию, но с чего-то резко поменявшему своё мнение — тоже. Туман дней застилал глаза и уносил куда-то в неизвестность будто на крыльях, которые ей не вернуть.

Наверное, именно это равнодушие к потере хорошо оплачиваемой работы раздражало Марию Александровну так, что на развороте она отчётливо клацанула акульими зубами.

Холодный, прокуренный химотходами заводов воздух, какофония звуков неспящего города приняли в свои объятия девушку, неожиданно почувствовавшую себя свободной от всего настолько, что, казалось, стоит лишь встать на носочки — и оттолкнёшься от земли… увы, это не более чем иллюзия. И всё-таки уже не просто шумная городская ночь подстрекала за каждым углом, а Никта смотрела отовсюду звёздными глазами, полными первозданного мрака. И потускневшие в электрическом свете Плеяды, прекрасные атлантовы дочери. И Селена, скрывшаяся за тучей, едва видная здесь, отсюда.

Скорее всего, в психбольнице нашлось бы много определений состоянию Ксюши, но не этому ей хотелось найти объяснения. И оправдания — тоже не этому.

Присев на заснеженную лавочку в парке, под раскидистым тополем, она думала не о случившемся, не о своём будущем, а о пресловутой силе, Эросе, который, если верить мифам, всё ещё не покинул этот мир и умрёт только вместе с ним. А может и переживёт его.

Снежинки ледяными иглами замирали на ресницах, будто норовя заглянуть в глаза, в которых плескалось сомнение… недоверие… и — как то последнее, оставшееся на дне ларца — надежда.

«Самую большую обиду нанес Аполлону сын Афродиты шутник Эрот, владелец волшебного колчана, в котором есть и золотые стрелы, и черные. — как назло, вспомнился жестокий миф. — Все зависит от настроения божка: захочет — пошлет в сердце девушки золотую стрелу, и она влюбится в первого встреченного ею юношу, а черная стрела вызовет в ее сердце ненависть и страх при слове „любовь“. Эрот, решив доказать, что ему наплевать на славу Аполлона, и узнав, что тот не на шутку влюбился в девушку по имени Дафна, послал в ее сердце черную стрелу.»

Нимфа Дафна была дочерью речного бога Пенея. Аполлон подошел к ней и сказал: «Я — бог Аполлон, и я люблю тебя». Испугалась Дафна и стремительно побежала прочь. Аполлон пытался догнать ее, но она ускорила бег, а остановившись у ручья, опустилась на колени и воскликнула: «О дорогой отец Пеней! Забери у меня мою красоту, она приносит мне страдания!» В тот же миг она превратилась в прекрасное лавровое дерево. Остановившись перед ним, опечаленный бог сплел себе венок из его молодых ветвей и грустно промолвил: «О моя возлюбленная! О лавр! Пусть листья твои никогда не вянут, как моя любовь к тебе!»