Замена - страница 10

— Аянами!

Я повернула голову. Икари-кун шел ко мне — напрямик, прямо по ржавому болоту из земли и палой листвы. Он оскальзывался, спотыкался, но все равно шел, убирая с лица раскисшие волосы.

Мысль: «Он меня убьет», — была глупая. Но она была.

— Аянами, подождите!

Жду, стою. Он остановился в метре от меня, старательно облизывая губы. У него странный взгляд, показалось мне. Рассказ доктора Акаги его основательно потрепал — успешного аспиранта, получившего гранты и выучившего немецкий за полгода. По аудиокнигам.

— Эм, Аянами, вы как?

Я моргнула. Вопрос был потрясающим: я стояла под зонтом, вся в сухом. Я шла домой. У меня ничего не болело — чего он, конечно, не мог знать точно, вот только в сравнении с его собственным видом вопрос «как я» выглядел нечеловеческим позерством.

«Или проявлением шока», — с опозданием поняла я.

— Хорошо. Спасибо.

Он кивнул, рассматривая мое лицо. Это был очень неприятный блуждающий взгляд, о котором говорят еще «горячечный». Зонтик предлагать было уже поздно, он промок до нитки, и я только по взгляду поняла, что именно сообщила ему доктор Акаги Рицко.

Икари-кун ведь навоображал себе, что после его открытия будут изучать и убьют ребенка. Вернее, про «изучать и убьют» он, конечно, прав, а вот смириться с тем, что ребенок — это не представитель homo sapiens, просто не успел. Не смог. Не поверил.

— Вы ведь все знали? — спросил Икари-кун. — Потому предлагали уезжать?

Я молчала. Говорить было не нужно, сказать что-то хотелось, и я молчала.

— Скажите, как это, жить с таким? — спросил он совершенно ровно. — С вот этим всем? Да еще когда такая херовая погода?

— Погода не всегда такая.

Икари-кун замолчал, и взгляд начал серьезно жечь мне лицо. Он был куда горячее, чем дождь, этот взгляд. Я смотрела в ответ: а что мне еще было делать?

— Я вижу нелюдей, — вдруг сказал Икари. Потом хлопнул себя по бедрам, согнулся и крикнул громче: — И я буду по контракту учить нелюдей! Не-лю-дей!

Истерика. Ему не могли так сказать, значит, это истерика. Это пройдет, надо только выслушать и стоять спокойно, пока пальцы дождя нервно барабанят в зонт. Он всего лишь медиум, и это странно, что сын директора — вдруг медиум. Ему придется привыкнуть, и он привыкнет. В конце концов, мы обнаруживаем Ангела раз в месяц — и это всем коллективом.

Тебе просто не повезло, Икари-кун. Твой первый день — и такой оглушительно провальный успех.

— Боже, я болен, — выдохнул Икари-кун. — Я всего лишь болен, но даже этого, оказывается, мало. Да, Аянами?

Болен. Он сейчас сказал «болен». Он сказал и продолжает говорить.

— «Э»… «э»-какая-то там атропатома, — проскрипел он, и пальцы дождя забрались мне в голову. Туда, где и находилась наша общая с ним болезнь.

— Экструзивная V-астроцитома, — поправила я машинально.

— Да какая, к черту, разница! — простонал Икари-кун. — Эта «EVA» — это рак, рак мозга, как ни назови его! И мне, чтобы об этом узнать, надо подписать…

Его голос уплывал куда-то вдаль, в дождь, а на смену ему приходили странные слова другого Икари — директора Икари.

«— Тебе становится хуже, Рей.

— Я все еще могу работать, директор.

Громко тикали часы, в полированной поверхности стола отражался потолок. Директор сидел в тени, и говорила его голосом какая-то глыба тьмы. Я дышала сочащимся чернилом и ждала ответа на тот вопрос, который — не совсем вопрос.

— Можешь.

— Я могу идти?

— Да».

А вскоре после этого он упомянул о «замене». О помощи второго учителя, думала я. А директор Икари думал о полной замене. О том, что мое место займет другой. О том, что терпеть головные боли станет бессмысленно.

— Аянами, вы вообще где?!

Он прищелкнул пальцами почти у моего носа — обидный, наверное, жест.

Я отвернулась и пошла прочь. Ему нужно поговорить с кем-то из наших штатных психиатров, выпить за приезд с нашими штатными алкоголикам. А мне — мне нужно побыть одной. Привыкнуть к… Очень многим мыслям.

Они начали рождаться после Второго сдвига.

Люди пережили первый временной сдвиг, пожертвовав семью процентами населения планеты. Вот просто так. Земля потеряла семнадцать минут времени, и за эти семнадцать минут произошло очень многое. Очень.