Заметки молодого человека - страница 9
Мелькает шальная мысль: «Взглянуть бы на нашу Ольгу Владимировну без «драпировок»! Не удивлюсь, если в чём-то она ещё и фору даст этому каменному изваянию. Она же живая, тёплая…»
Быстро отгоняю эту и подобные мысли – надо работать. У рисующих рядом, дела идут неплохо. Молодая супружеская пара, которая так бурно обсуждала поведение на набросках Марианны явно уходит вперёд. Советуясь друг с другом, что-то подсказывая, поправляя, они лихо ведут свои рисунки.
Решаю, что надо бы собраться и подтягиваться к ним. Но параллельно всё же продолжается мыслительный процесс.
Ну и мужик – этот Геракл. Неслабый. Такой, если возьмёт за шиворот, может спокойно швырнуть твоё бренное тело метров на 15–20 куда-нибудь в сторону. Как вешалку для одежды. Без каких бы то ни было проблем.
Интересно, а девчонки, вообще, что-то чувствуют, глядя на такую мужскую стать – на того же Геракла или Давида? Или им всё по фиг, главное нарисовать; или все они, наши девчонки, как подморожено-замороженные?
Да хрен ты что-то нарисуешь, если не чувствуешь – прихожу я к заключению.
Оглядываюсь вокруг. У одной-двух глаза, кажется, всё же блестят живым огоньком. У остальных в лицах вижу одно лишь упорство в решении непосильной для некоторых задачи. Да, «далеко» же они пойдут, наверное…
В перерыве многие выходят на лестничную площадку – покурить, пообщаться. Там, вместо скамьи, лежит огромное, кривое бревно (заготовка для скульптуры из дерева). Неведомо, когда его втащили сюда, на третий этаж старого питерского дома, но судя по его затёртому виду, оно здесь уже не один год. Видимо, ещё не народился тот, единственный, «наш» Буанаротти, который справится с непростой задачей – превратить это бревно в шедевр деревянной скульптуры.
Сколько замечательных былей и небылей слышало оно от нас.
Вот кто-то из парней сетует на то, что никак не может встретить девчонку по душе.
– Да, ладно тебе, – ему отвечают. – Нет тут никаких проблем. Весь «слабый пол» вокруг только и думает о счастье и любви. Это у них сидит если не в коре больших полушарий, то в подкорке, точно. Я тебе говорю, – продолжает уверенный голос. – Только нужно знать, что и когда сказать им, какую струну или точку тела задеть, как бы невзначай. И, поверь мне, они тут же зазвучат, заиграют.
– Но, учти, каждая – по-своему, – продолжают наставлять незадачливого «Ромео». – Вот тут и будешь выбирать, как медведь на реке выбирает рыбёшку поаппетитнее, когда она идёт на нерест.
Понял? – Приятель увесисто хлопает по спине «Ромео». Тот с сомнением качает головой.
– Не боись, – продолжают его шутливо наставлять. – Но помни. Одна девчонка может зазвучать как арфа, другая, как гитара, третья, вообще, как целый оркестр. Ты как шум переносишь, нормально? А музыку?
– Но есть и такие, что звучат, как инструмент, у которого струны натянуты плохо или их нет вообще. Увы, и такое бывает (особенно, если не ту точку заденешь); может быть, правда, в данном случае, дело не столько в ней сколько в тебе; как говорят – нет контакта… Так что смотри, приятель, не ошибись.
– Хорошо тебе, – отвечает «Ромео» своему другу, – ты их с полоборота «заводишь». Перезнакомился со всеми, а может и не только…
– Нет, к сожалению, не со всеми. Но стремиться надо…
В это время мимо нас пробегает Верка. Симпатичная девчонка – бледное лицо, тёмные волосы, почти чёрные глаза. Она, видимо, ненадолго выходила на улицу. Как у сказочной принцессы, в её волосах и на длинных ресницах сверкают капли уже успевших растаять снежинок. Тут же мелькает мысль: «Вот чудо! Написать бы её – вот так! Полжизни – за такой портрет!»
– Вера, вот Анатолий никак не может встретить девушку своей мечты, – начинаю я с ходу и без подготовки.
Тот, о ком говорят, тут же начинает медленно краснеть.
Верка в ответ:
– Пусть в кино пригласит. Там, в потёмках, может будет более решительным.
– А с тобой, Витька, я согласна и просто по Румянцевскому садику побродить, осенью подышать. Хорошо же там… – Говорит она мечтательно.
Я ей:
– Ты умница, Верка. Ты же знаешь – я люблю тебя, мы все тебя любим, честно.
Вера:
– Мне все не нужны. Мне один нужен.