Замуж за барристера - страница 41

Энтони позволил себе расслабиться. Даже понимая, что Элизабет столь же недосягаема для него, как луна в ночном небе, он тем не менее очень хотел выглядеть в ее глазах порядочным человеком. Заслуживающим той милости, коей она его однажды одарила без единого сомнения.

Воспоминания об этом пятнадцать лет были его путеводной звездой и той самой опорой, что помогала выстоять и достичь желаемого. В самые сложные моменты жизни, когда казалось, что ничего хорошего в ней так и не будет, он воскрешал в памяти светлый образ юной Лиз и осознавал, что не имеет права не оправдать ее доверия.

«У него честные глаза!..»

Эта фраза стала его девизом. С тех самых пор он ни разу не позволил себе солгать или поступить бесчестно, даже если правда грозила настоящей бедой. В Итоне не любили церемониться, а Энтони с его непривычной для англичан внешностью и плохим выговором попадал под горячую руку особенно часто. И все же он был благодарен за те знания, что получил в стенах учебного заведения, позволившие ему стать солиситером и заработать на Оксфорд, после которого и должность барристера оказалась лишь делом времени и удачи.

Последняя, словно бы отдавая долги за голодное детство и трудную юность, благоволила с особым усердием, не только одарив его благодарными и весьма обеспеченными клиентами, но и подарив возможность отдать свои долги. А потом — то ли в насмешку, то ли в испытание — сведя с Элизабет.

— Accade quello che Dio vuole**, - пробормотал Энтони, за своими мыслями не заметив, что перешел на другой язык. Однако это не могла пропустить Элизабет.

— Вы говорите по-итальянски?

Он повел плечами.

— Моя мать была итальянкой, и первые десять лет я прожил в этой стране, — ответил он. — В Итоне меня долго отучали от привычки сыпать непонятными словами, но, как видите, не слишком успешно.

— Ма il tuo inglese е degno di tutti i tipi di lode***, - заметила Элизабет и весело улыбнулась его изумлению. — Если бы вы не проговорились, я бы ни за что не догадалась, что он вам не родной.

— Мисс Уивер, — ошарашенно выдохнул мистер Рид, — а вы-то откуда?..

Немудрено было удивляться. Итальянский ценился куда как меньше французского или даже немецкого, и отцу в свое время пришлось очень потрудиться, чтобы разыскать гувернантку, владеющую им и способную научить ему упрямую дочь.

— Красивый язык, — легко ответила Элизабет. — Сама не знаю, почему однажды в детстве мне пришло в голову, что я должна уметь его понимать. А бедный папа слишком любит нас с Эмили и не может ни в чем отказать.

«…лишь то, что Богу угодно»…

У Энтони словно что-то вспыхнуло в голове и на пару мгновений стерло все запреты. Что они значили, когда рядом с ним была самая чудесная, самая восхитительная, самая желанная девушка на свете? И если она оказалась даже лучше, чем он мог себе представить? И если она снова и снова восхищала, и поражала, и… словно бы дразнила…

— Вас невозможно не любить! — выдал он и тут же увидел, как сжались в кулак ее пальцы на его руке. Diavolo, напугал, своего ангела напугал, вот же безумец! — И я очень хорошо понимаю мистера Уивера: редко кто может похвастаться столь красивыми и благонравными дочерьми, — добавил он, отчаянно надеясь, что Элизабет поверит такому пояснению.

Она незаметно выдохнула. На какую-то секунду она подумала, что мистер Рид решил воспользоваться их уединением и своим правом одобренного жениха, и замерла, готовая защищаться. Однако он тут же успокоил ее, уточнив про отца. И теперь на смену глупому страху пришло еще более глупое сожаление. Он снова вел себя, как чужой.

«Angelo custode»…

Эти слова были единственными, которые Элизабет знала до начала обучения итальянскому. Но откуда они взялись, вспомнить так и не смогла.

— Если захотите добиться чего-нибудь от папы, похвалите ему нас с Эмили, — с чуть дрожащей улыбкой проговорила она. — Это его слабое место.

Энтони удержал рвущуюся наружу поддержку подобного отношения Томаса Уивера к дочерям, лишь поклонился в знак того, что услышал Элизабет. Столько лет он учился самообладанию, но оно раз за разом подводило, стоило ему лишь взглянуть в темные внимательные глаза. Они прожигали душу насквозь, оставляя в ней ноющие дыры и понимание, что ничего другого у него просто не будет.