Замыкание времени - страница 7

Ломилась в ненаписанные строки,

И липы облетали, и была

Ночь та, что серебрила купола

В последний раз... Но промолчав об этом,

Мы с нею не простились... А потом

Шуршала под дамокловым рассветом

Листва, присоленная ноябрем.

12

Листва, присоленная ноябрем,

Должна б не сниться в шорохе магнолий!

Так ванты, заскрипевшие от соли,

Едва ль кому напомнят старый дом!

Кто ложь назвал тоскою о былом?

Кто придал ей и вид и привкус боли?

Кому настолько душу измололи,

Что уместился в ней один Содом?

Но — клином свет! Но — все живое мимо

Прибой Атлантики и камни Рима...

И — день за днем, пока не рухнет гром

Последний над содомскими стенами.

Он нами предугадан, призван нами!

Все в разум свой мы с жадностью вберем!

13

Все в разум свой мы с жадностью вберем:

Опаловых закатов наважденье,

Полярный отсвет и миров рожденье,

И тихий голос хвои под дождем,

И все слова на языке людском —

Шамана ли камчатского моленье,

Или гриотов сенегальских пенье,

Строку Сафо и Джойса толстый том...

Куда, какие звезды нас ведут?

Откуда мы и для чего мы тут?

Чтоб под корой бунтующие соки

Гудели в ритмах мысли и весны!

Когда переплетутся с явью сны —

Все превратится в кованые строки!

14

Все превратится в кованые строки —

Не зря Гефест органы смастерил!

У Аполлона не хватило б сил

Озвучить век, столь гулкий и жестокий.

Не нам перечислять его пороки,

Но нам — не сосчитать его могил.

Мы так же были в нем, как в нас он был.

Мы всем близки и всюду одиноки.

В нас — тьма и свет. В нас — Люцифер и Бог.

В нас, повстречавшись, Запад и Восток

Существованье начинают снова.

Едина плоть — Земля и Океан.

Одну страну сменив на сотню стран,

От ног мы отрясаем прах былого.

15

От ног мы отрясаем прах былого,

И первого свидания не длим:

Иначе всех проглотит «Третий Рим»,

И память не сумеет влиться в слово.

Мы всюду дома, только б на Земле

Нам не грозил цепями призрак дома.

И верою в самих себя ведомы,

Ни свету мы не отданы, ни мгле.

Пускай рядят хоть в шутовской колпак —

Пророк, а не беглец — наш каждый шаг.

Что под ногой? Пустыни сон глубокий?

Листва, присоленная ноябрем?

Все в разум свой мы с жадностью вберем,

Все превратится в кованые строки.

1973 Петербург, Вена, Рим. 

«Я пью за варягов, за дедов лихих,

Кем русская сила подъята,

Кем Киев прославлен, кем грек приутих,

За синее море, которое их,

Шумя, принесло от заката!»

(А. К. Толстой) 

Н. Струве

«Нам внятно все: и острый галльский смысл, И сумрачный германский гений!»

(А. Блок)

Червленые щиты вдоль борта корабля.

В холщовый парус бьет звон Киевской Софии,

И Новгородская слышна до Византии...

Гуденьем трех Софий озвучена земля.

Ни половецкий свист, ни дикие поля

Не в силах поглотить их голоса живые,

Пока норманнский меч не позабыт Россией —

Волосяной аркан — не мертвая петля!

Псковская звонница не станет минаретом,

И Дао никогда не слиться с Параклетом.

Русь Европейскую — Московской не зови:

Да, мы изнемогли под тяжестью тумана,

Да, мы еще несем проклятье Чингиз-хана,

Но соль варяжских волн гудит у нас в крови!

Но вот и Новгорода младший брат.

Довмонтовой стены тяжелый камень.

Высоких контрфорсов мощный ряд,

Что держит многотонными руками

Массив стены, с которой не палят

Уж двести с лишним лет... (Тогда войсками

Был полон город, и последний гром

Здесь грохотал, разбуженный Петром.).

Взгляни с верхушки круглой Кутекромы

На ижицу сливающихся рек,

Забудь про стены, храмы и хоромы,

Запомни только плавных вод разбег,

Да там лесов зубчатые изломы,

Которые и наш неровный век

Переживут... Но сосны-великаны

Не знают ближних леспромхозов планы!

Слияние Великой и Псковы

Заполнено сиренью и церквами,

И тишиной, и уханьем совы,

Живущей до сих пор между зубцами...

Собора шлемовидные главы

Слегка фосфоресцируют ночами,

И город от Поганкиных палат

До Запсковья молчанием объят.

Клубком свернулась ночь в начале лета

И спит в глазницах звонницы пустой,

Пока ее трехглазые рассветы

Не выметут лучистою метлой

Из трех беленых арок. Три кометы

На миг хвосты расстелют над росой...

Смотри восход — сквозь звонницу! Такого

Нигде ты не увидишь, кроме Пскова.

(Псков 1970)

... И снег на площади — бумага.

Условны черточки людей.

А там — всего-то два-три шага