Запах стекла - страница 15

— Так в какое дерьмо мы вступили?!

— Плиииисссс… Успокойся.

— Ну как я могу успокоиться?! — вскрикнула девушка. — У меня месячные, а тут какой-то хрен убивает наших солдат, и я, похоже, уже во все это запутана! Так как мне успокоиться?!

Марек налил Ане вина. Потом прищурил свои вредные глаза.

— В этом деле, похоже, будут номера и получше, — буркнул он.

К счастью, Аня не услышала, потому что, наверняка, закатила бы истерику. Долгое время Марек говорил с ней шепотом. И, вроде как, чего-то добился. Возможно, девушка и не успокоилась, но, по крайней мере, сидела неподвижно, в полном смятении.

— Откуда у тебя эта кинопленка? — начал Марек расспрашивать.

— Из комендатуры в Быдгощи.

— В Быдгощи хранят нечто подобное?

— Нет… То были годы, когда из кинопленки извлекали серебро. Все ехало в Варшаву, часть пленок уничтожали, а часть — утилизировали. А в «народ» пошли сплетни про то серебро, и кто-то из сотрудников комендатуры вертанул несколько сотен кило пленки. Понятное дело, что в домашних условиях он не получил и грамма серебра. Недавно мужик попался на каком-то скандале с грузовиком, забитом сигаретами, мне пришлось подсунуть им какого-нибудь нашего рецидивиста, чтобы не получилось так, что полиция грабит собственные склады. Наши при случае получили эти пленки, забили сигнатуры в компьютер и… отсюда и имею.

— Хорошо. Ну а этот номер дела? SWW дробь сколько-то там. Откуда ты его знаешь?

— Так, как ты и говорил: Печиска, Быдгощ, «Балаболка», куча смертей, ранние семидесятые год. Пансионат «Поруда» сгорел по причине взрыва газового баллона. Первыми на месте прибыли сотрудники Аварийной газовой бригады из Быдгощи. Так написали в деле. Вся штука в том, что там нет фирмы с таким названием, и никогда не было. Настоящая аварийная газовая служба называется иначе. Но самым смешным тут является другое…

— Что же?

— Слушай, погибло около двух десятков человек, сгорел приличный шмат соснового леса. А знаешь сколько было вызвано пожарных машин?

— И сколько же?

— Одна.

— Уй, бляааа!

— Ну.

— Я еб…

— Неплохо, да?

Аня отпила вина.

— Я тебе еще более интересную вещь скажу. Два десятка жертв, а сколько вызвали карет скорой помощи?

— И сколько же?

— Ноль!

Хофман глотком допил свое вино, отставил бокал на стол.

— Тогда мы их имеем.

— Кого?

— Пана Фелициана Матысика и того второго, что был с ним.

— О Господи! Где был?

— В Печисках. Они там убивали людей.

— Как тех пилотов? Боже… — Аня замялась. — А откуда все это можешь знать ты?

— Я был там.

— Не звизди. Тогда тебе было лет шесть или семь!

— «Почти пять», — сладко улыбнулся он девушке.

— Да что ты несешь хрень?! Как это: убивали людей… Погоди… — собралась с мыслями Аня. — Погоди. Какой еще второй? Ведь зацапали только одного.

Хофман взял в руки металлическую коробочку, в которой хранилась кинопленка. Как он и предполагал, оператор расписался на приклеенной к крышке бумажке.

— Думаю, речь идет о Дариуше Томецком, — проверил он, правильно ли прочитал сделанную от руки подпись. Это один из очень немногих известных мне людей, у которых рука не дрогнет даже тогда, когда при них убивают других людей.

Он снова усмехнулся. И на сей раз, вредно и язвительно.

Фелициан Матысик сидел за столом в кухне. Он ел бутерброды, приготовленные на ужин своей пожилой супругой, и запивал все это крепким чаем. «Блядь, — подумал он. — «Ну же блядь».

Вообще-то говоря, жизнь ему не была так уж и дорога. Когда-то он согласился со всем. Согласится с тем, что пальнет себе в голову, если что-то не выйдет. А вот теперь эта чертова старость. Это отвратительное, гадкое состояние, когда человек — вопреки всему, вопреки рассудку — неожиданно начинает цепляться за жизнь. За жизнь, переполненную болью; за жизнь, переполненную отсутствием возможностей; жизнь серую, глупую, без перспектив. Старость нас всех дегенерирует. Неожиданно для человека становится важным только одно: сама жизнь. Лишь бы какая, только бы была. Все это так, как если бы у свободного человека потихоньку отбирали все: деньги, любовь, секс, женщин, спокойные размышления о будущем, какие-либо надежды. И тебя превращают в какого-то ужасного, трясущегося старикана, не способного сдержать мочеиспускание в постели, забывающего, куда спрятал ключи от дома; отрыгивающего, если слишком много поест на обед; пердящего при каждом случае. У тебя ничего уже нет. Трясущиеся руки, покрытые печеночными пятнами. Закисающие глаза. Непонятная, по причине искусственной челюсти, речь. Ни одна из молодых женщин не увидит в нем объекта желания. Но вот вожделения все так же имеются, только судьба отобрала возможность их реализации.