Запас прочности - страница 18

— Всем свободным от вахты спать!

Лодка превратилась в сонное царство. Отдыхали до позднего вечера. За обедом — а он теперь у нас в полночь — командир сказал:

— Мы израсходовали две торпеды и одержали одну победу. А ведь могли бы и больше.

— Ты имеешь в виду тот транспорт, в который мы промахнулись? — спросил комиссар.

— Вот именно.

— А не кажется ли тебе, командир, что это было бы слишком жирно?

— За один день две победы?

— Нет, не это. Двумя торпедами — два транспорта. Даже на учебных стрельбах редко так случается. А тут еще хвостовые стопоры зажимают…

Гусев покосился на Новикова, уткнувшегося в свою тарелку.

— И на старуху бывает проруха, товарищ комиссар, — ответил тот. — Историю со стопорами мы разберем по косточкам. И больше не допустим такого, будьте уверены!

За столом было оживленно. Офицеры радовались долгожданному успеху. И только командир молча прихлебывал чай. Он сильно изменился за этот день. Осунулся, побледнел. Просто не верилось, что несколько часов могут оставить такой след. Да, много пережил наш командир. Одна неудача за другой. Пусть обстоятельства, пусть ошибки других помешали. Но неудача экипажа, какова бы ни была ее причина, — всегда неудача командира. Он отвечает за все. Не будешь же объяснять каждому, как и почему сорвалась атака. Да и ничего это не даст. Неудачливому командиру люди волей-неволей перестают верить. Вот почему во время последней атаки Лисин решился на крайний шаг: всплыл на виду у противника, догнал его в надводном положении и торпедировал с минимальной дистанции. Это нам просто повезло, что не было поблизости вражеской авиации и артиллеристы на транспорте растерялись. А то досталось бы на орехи. Но командиру нужен был успех. И не ему одному — всем нам. Сейчас все радуются. А командир все еще не избавился от тяжкого груза прежних неудач. Я знаю: снова и снова он продумывает свои действия. И от ошибок бывает польза, если они служат уроком на будущее.

В ночь на 11 июля мы получили приказание сменить позицию. На рассвете форштевень подводной лодки резал воду уже другого района Балтийского моря. В полдень вахтенный офицер Хрусталев обнаружил вражеский конвой. Командир пристально всматривался в перископ. От атаки отказался: далеко, не перехватить. Приказал штурману тщательно нанести на карту курс конвоя, чтобы проследить, где ходит противник.

До 16.20 все было спокойно. Вахтенным офицером стоял старпом, а вахтенным механиком — мой помощник Брянский. Я остался в центральном посту, чтобы на первых порах помочь ему при всплытии под перископ. Мы спокойно беседовали, когда Думбровский так громко вскрикнул, что мы встревожились. Оказалось, он увидел огромный конвой. Насчитал шестнадцать транспортов, два сторожевых корабля, миноносец и несколько катеров.

Прибежал Лисин. Конвой шел далеко в стороне, но Лисин решил атаковать. Четырехузловым подводным ходом сделали большой бросок и легли на боевой курс. До торпедного залпа оставались считанные минуты, когда мы услышали в боевой рубке сдавленный голос командира:

— Миноносец! Мчится прямо на нас!

Неужели все пропало? Шум винтов вражеского корабля уже отчетливо улавливается на слух и стремительно приближается, нарастает. А командир медлит. Поднимет перископ и опустит. Снова поднимет… Хрусталев впился глазами в картушку компаса. Еще два градуса до намеченного угла упреждения…

Ну и выдержка все же у нашего командира!..

— Пли!

Лодка вздрагивает от вышедших торпед.

— Ныряй! — кричит командир, спрыгивая из рубки в центральный пост.

Четкости и быстроты, с какими действовали в этот момент моряки, не достигли бы и автоматы. Ни единой заминки, ни одного лишнего движения, ни одного лишнего слова. Стрелка глубиномера четко отмеряет метры. Громко, чтобы все слышали, командир предупреждает:

— Сейчас нас будут бомбить.

Достаю из кармана блокнот и карандаш. Грохот винтов миноносца и взрывы бомб сливаются воедино. Подводную лодку швыряет из стороны в сторону. Так треплет бульдог тряпку. Устоять на ногах невозможно. Летаем почти от борта к борту. С каждым новым взрывом все темнее становится в центральном посту: со звоном сыплются на палубу осколки стеклянных колпаков и ламп освещения. Массивная литая крышка коробки распределения сигнализации с треском раскрылась и ударила по голове старшину трюмных. Нахимчук, не выпуская маховика клапана, свободной рукой сердито отталкивает крышку и трет ушибленное место.