Записки 1743-1810 - страница 56

, и в особенности любовалась порядком и чистотой, царившими в нем. В это время в нем находилось несколько лиц, приехавших из зараженных мест. Я вспрыснула платки моих детей уксусом vinaigre des quatre voleurs[160] и, пока мы были в здании, поминутно давала им нюхать уксусу с камфорой, и комендант госпиталя, сопровождавший нас и по приказанию герцога показывавший мне великолепное здание, в котором не была упущена ни одна предосторожность, выразил свое удивление моему мужеству. По-видимому, ему было приказано сообщать герцогу все замечания знатных посетителей, так как когда я, похвалив это благодетельное учреждение, высказала желание иметь его устав и правила, для сообщения их русской императрице, ввиду того что целый ряд ее великих завоеваний приближал нас с каждым днем к климатической полосе, богатой разными эпидемиями, — через несколько дней комендант принес мне от имени герцога план госпиталя и все подробности, касающиеся управления им; впрочем, я сказала это, скорее, как комплимент, чем как мысль, которую бы надеялась действительно осуществить. Я поручила ему передать герцогу мою глубокую благодарность и сказать, ему, что при первом случае я перешлю все это императрице.

Через несколько дней я, действительно, послала их к государыне с Львовым[161], возвращавшимся в Петербург. Я написала императрице письмо, в котором, надеясь на ее снисходительность, сказала, что я восемь месяцев тому назад писала военному министру князю Потемкину, чтобы отрекомендовать ему моего сына и узнать, был ли мой сын повышен в чине за последние двенадцать лет, так как ее величество, назначив его в лейб-кирасирский полк, велела повышать его в чинах, как будто он находился на действительной службе; не получая ответа и признаваясь императрице, что я слишком горда, чтобы допустить мысль о том, что меня хотят унизить, я писала, что испытываю гораздо более тягостное ощущение и глубокую печаль при мысли, что ее величество равнодушна ко мне и моим детям; я умоляла императрицу успокоить меня на этот счет, повысив сына в чинах и взяв его под свое покровительство, так как я приложила все усилия к тому, чтобы дать ему воспитание, которое позволило бы ему быть полезным своему отечеству и отличиться как талантами, так и усердием. Наконец, я смело и открыто попросила ее уведомить меня, на что я могу рассчитывать для моего сына, составлявшего единственный предмет моих забот, который, возвращаясь на родину, после того как ему всюду оказывали почет, не должен был оказаться в приниженном положении, соответственном чину, который он получил, когда был четырехлетним ребенком.

Мы поехали в Рим через Сиену. Из всех лиц, оказавших нам внимание, особенной любезностью отличался кардинал Берни[162]. Его кротость, вежливость и ум привлекали к нему все сердца. Я часто обедала у него, а он нередко сидел у меня по вечерам. Он был польщен, когда я цитировала одно из его посланий, помещенных в собрании сочинений аббата Берни. Там же я познакомилась с Байерсом. Это был очень образованный англичанин, живший в Риме уже 25 лет и безумно любивший искусство. Благодаря ему мне не надо было никакого чичероне.

В соборе Святого Петра я видела папу[163]; он обошелся со мной очень милостиво и, по-видимому, был доволен похвалой, с которой я отозвалась о предприятии его святейшества очистить всю Via Appia, пролегающую по Понтинским болотам. Я сказала папе, что желаю непременно ее видеть и сочту для себя счастьем и честью первой проехать по ней в Неаполь.

— Предупредите меня за несколько дней до вашего отъезда, — ответил он мне, — чтобы вас везде ожидали лошади, так как нет еще ни почты, ни приспособлений, необходимых для путешественников.

Он долго, как знаток и ценитель, говорил со мной о драгоценных памятниках искусства в Риме; он положил основание музею в Ватикане, где он уже собрал много отличных статуй, ваз, картин и пр.

Время в Риме прошло для меня весьма приятно. Я не выезжала в свет и, следовательно, не теряла времени на визиты.

В восемь часов утра, а иногда и раньше, мы в экипажах ездили осматривать памятники искусства либо в городе, либо в окрестностях. Эти поездки продолжались до трех с половиной часов; затем я спешила обедать, так как после обеда ко мне приезжали художники пить чай, который я получала из России с каждым курьером. Два Гакерта