Записки дуровской свиньи - страница 7

— Довольно!

Это было знаком для толпы. Мой учитель вздрогнул и стал упрямо заставлять меня прыгать на бочку. Крики все усиливались; учитель старался перекричать толпу:

— Довольно! Довольно!

Свистки, шиканье, насмешливые крики, хохот сыпались на нас с учителем со всех сторон. А учитель, не понимая причины моего поведения, все старался меня «переупрямить».

Наконец, я устала метаться, подбегать и убегать от бочки и остановилась, как вкопанная. Учитель тоже, тяжело дыша, опустил свой шамбарьер на землю и ждал.

Так мы стояли неподвижно под свистом всего цирка. Но из рук учителя выпал шамбарьер; он скрестил на груди руки и стоял молча.

Я не двигалась с места, растопырила уши и ничего не понимала. Свист продолжался довольно долго.

Вдруг мой учитель как — то величаво поднял вверх руки, как бы останавливая толпу. И когда свист прекратился и наступила неприятная тишина, он, показывая на меня, медленно и четко сказал:

— Одна эта свинья не свищет!

Гром рукоплесканий был ответом на его слова. Цирк дрожал от криков.

— Браво, Дуров, браво!

Публика смеялась, несмотря на то, что ее выбранили мною. Я никогда не могла, впрочем, понять, что плохого быть свиньей, когда среди свиней могут быть весьма умные, образованные и даже ученые особы. Но слова «эта свинья» показались мне обидными и напрасными, — в голосе учителя я уловила как будто горечь и недовольство мною.

Если бы учитель знал, что я не была ни в чем виновата!

Я воспользовалась минутным замешательством служащего и между его ног проскользнула в конюшню.

Когда, представление окончилось, мой хозяин, очень внимательно осмотрев меня и ничего не найдя, в сотый раз щупал мне нос, ставил мне градусник, но так ничего и не нашел. Как только он попробовал снова сесть на мою спину, я почувствовала нестерпимую боль.

Ах, как мне хотелось рассказать о причине! Как я жалобно глядела на него…

Позвали доктора. Он приказал раскрыть мне рот и насильно влил какую-то жирную жидкость, которую он называл касторкой. Однако, и это не помогло, и на этот раз моим спасителем оказался мой всегдашний мучитель — служащий.

На следующий день, купая меня, он заметил, что моя спина поранена. Служащий частым гребнем начал вычесывать мою щетину, но боль была настолько сильна, что пришлось класть горячие припарки для размягчения кожи и вынимать чуть не по одному разбухшие зерна и гвозди.

Я проболела около двух недель.

Спустя месяца полтора после этого я выступала в той же Москве в последний раз.

Наконец, я сделалась грамотной и даже больше — газетным критиком.

Хозяин мой положил на арену три газеты и под одну из них незаметно подсунул кусок мяса.

Он подвел меня к этим газетам; я обнюхала их поочередно и под последним листом почувствовала запах мяса. Тогда я начала водить по нему мордой, чтобы сковырнуть своим пятачком бумагу и достать соблазняющий кусочек.

Этой невинной моей выходки было достаточно, чтобы учитель сделал из нее шутку. Он сказал;

— Только одни свиньи могут читать эту газету.

После этого нам было неловко оставаться в Москве, и мы поспешили выехать в 24 часа.[3]

Дорогою хозяин купил еще двух маленьких хорошеньких поросят и посадил их в мою клетку.

С каким чувством сострадания я обнюхивала моих младших товарищей; как я удивлялась их невежеству, но вместе с тем я вспоминала и свою молодость, своих родных, братьев и сестер и свою матушку, которая, несмотря на преклонный возраст, коснеет в тине необразованности.

Но вот я на новом месте. Здесь забила живым ключей наша, кочевая артистическая жизнь.

Я вступила во второй период своего образования.

Я помню, нам на арену вынесли небольшую доску, в одном конце которой был вставлен пистолет. От курка почти до самого пола спускалась веревка с привязанным куском мяса.

Не ев ничего с утра, я с жадностью бросилась к мясу. Но едва только я успела понюхать, как мне сунули новый кусок мяса.

На другой день приманку зашили в беленький мешечек.

Мой нюх привел меня к мешечку, но опять, едва я раскрыла рот, как получила от хозяина большой кусок мяса.

В следующий раз я сильно потянула за веревку, схватившись за мешечек; раздался какой-то оглушительный треск; минутный туман спустился на арену, и я уже хотела броситься прочь, как меня отвлек кусок мяса, положенный прямо мне в рот.