Записки Летчицы - страница 5

— Понимаешь, – объясняли мы наперебой, – оказывается, пока мотор горячий, за пропеллер браться нельзя. В цилиндрах есть еще остаток смеси, и если двинуть пропеллер, мотор может «чихнуть», и пропеллер крутанет в обратную сторону, понимаешь?

Нина кивала, в глазах у нее стояли слезы, и от наших сбивчивых объяснений ей легче не стало. И вообще никогда, никогда больше она близко не подойдет к самолету…

Через несколько дней Нина, как ни в чем не бывало, появилась в своем синем комбинезоне на поле аэродрома. Она продолжала летать, и в дальнейшем благополучно окончила летную школу.

Дни проходят в напряженной учебе. Над Забратским аэродромом не смолкает гул моторов. А вечерами, после полетов, когда смолкает дневная жара, мы собираемся возле палаток. Звучат мандолина и тар, шутки перемежаются взрывами смеха. Учпилот Алескеров трогает струны игитары, и возникает песня. Голос у Алескерова сильный, красивый.

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Чтоб одолеть пространство и простор…

Мы дружно подхватываем припев:

Все выше, и выше, и выше

Стремим мы полет наших птиц…

Мы очень любили эту песню. Казалось – она сложена о нас. Ведь каждый из нас мечтал об этом – одолеть пространство…

Дальние перелеты… В те годы они только начинались.

В том самом ,1934 году, Михаил Громов продержался в воздухе без пополнения горючего 75 часов, пролетев более двенадцати тысяч километров и установив международный рекорд полета по замкнутому кругу. Мы без конца говорили об этом чуде, и я втайне мечтала о том, как я совершу когда-нибудь свой дальний перелет. Многие мои заветные желания осуществились, я стала летчицей и налетала много тысяч километров, но этой мечте – о дальнем беспосадочном маршруте – увы, не суждено было сбыться.

Нам, девушкам-учпилотам, хорошо были известны имена первых советских летчиц – Валентины Гризодубовой, Полины Осипенко, Веры Ломако, сестер Казариновых и других. Они, как теперь принято говорить, служили для нас маяками.

Я уже испытала свои силы и была убеждена, что смогу летать не хуже наших парней.

Инструктор Нарышкин по-прежнему ворчал и чертыхался, вышучивал свою «девчоночью команду», но я знала: он был доволен мной. Я много летала, пожжет быть, больше других учпилотов. Одной из первых в студенческом аэроклубе я подготовилась к самостоятельному полету.

Этому предшествовала длительная проверка и нудные, на мой взгляд, но необходимые испытания. Сначала со мной летал, как обычно, инструктор, потом командир отряда и наконец – начальник летной части. Летчики гражданской авиации, шефствовавшие над аэроклубом, были требовательны и придирчивы. Когда все убедились, что я умею летать, мне было разрешено совершить первый самостоятельный полет.

Что и говорить, я ожидала этого дня с большим волнением. И вот он наступил – голубой безоблачный день октября 1934 года. Восемь часов утра. Мой «У-2», тщательно проверенный и осмотренный, на красной черте старта. Я одна в кабине. Нарышкин стоит на земле возле самолета, дает последние наставления. Милый наш Нарышкин, он здорово волнуется: ведь я впервые отправляюсь в полет без него…

Стартер взмахивает белым флажком. И вместе с этим привычным взмахом ко мне сразу приходит спокойствие. Автоматическим движением даю опережение и газ. Машина побежала, все быстрее, быстрее. Оторвалась от земли. Набираю высоту. Делаю разворот. Машина слушается меня великолепно.

Одна в воздухе! Передо мной не маячит голова инструктора в кожаном шлеме. Инструктор где-то там, внизу, в белок кругу аэродрома. Стоит и волнуется должно быть: как сядет Зулейха без его помощи?

А мне весело. Я лечу над апрельской степью, над поселками, промыслами, садами. Я вижу бескрайнее море. Вижу как бежит по ниточкам рельсов электричка. Вижу рыбачьи баркасы на синей глади Каспия.

Лечу одна! Мне хочется петь от счастья. Хочется лететь и лететь в голубую даль – я будто слышу ее властный зов…

Но пора возвращаться. Делаю над аэродромом традиционную «коробочку» и иду на посадку. Сажаю машину прямо к знаку «Т». Ко мне бежит Нарышкин. Машет мне рукой, лицо у него смеющееся, радостное…