Записки Летчицы - страница 8

Ага, вон катер помчался к месту его падения. Не опоздает ли? Ведь долго ен продержишься на воде в одежде, с намокшим, отяжелевшим парашютом…

Катер не опоздал. Он принял парашютиста на борт и побежал к берегу. Зря беспокоились люди. Каково же было их изумление, когда парашютист оказался не рослым здоровяком, как представлялось их воображению, а маленькой худенькой девушкой…

Прыжок над морем не был случайной оплошностью пилота: он входил в программу моей подготовки.

Прыжки с парашютом были тогда в новинку для бакинцев. По выходным дням на аэродром приезжало много горожан. Они с интересом наблюдали за прыжками и награждали парашютистов аплодисментами. Особенно тепло приветствовали девушек – первых парашютисток республики – Олю Сосанову, Литвиному, меня.

Я готовилась к Всесоюзному слету парашютистов. Нужно было иметь не менее десяти прыжков, чтобы получить право на слет, в Москву.

Мой десятый прыжок запомнился мне на всю жизнь. В тот день на аэродроме было много народу. Один за другим парашютисты поднимались в воздух и прыгали. Подошла моя очередь. Занимаю свое место в кабине. Самолет поведет Саша Костыгов – один из лучших и, пожалуй, самый отчаянный летчик Бакинского аэроклуба.

— Готова? – спрашивает Саша, улыбаясь мне горячими темными глазами.

Мы в воздухе. Костыгов поднимает руку: вылезай! Привычно взбираюсь на крыло. Тугой ветер бьет в лицо. Держась руками за борт, пробираюсь к задней кромке плоскости, вставляю ногу в скобу на фюзеляже.

— Приготовиться!

Берусь рукой за вытяжное кольцо. Напряженно жду последней команды…

— пошел!

Сразу отпускаю левую руку от борта, отталкиваюсь… Лечу вниз головой в пустоту, и уже не гул самолета слышу, а шум крови в ушах.

С трудом подавляю желание выдернуть кольцо: нужно сделать затяжку до десяти секунд. Ничего не вижу: лечу сквозь облачко… Считаю до десяти. Не считаю – строчу, как из пулемета. Наверное, и двух секунд не прошло, а я уже крикнула: «Десять».

Нет, так нельзя. Снова: три, четыре, пять… Вдруг увидела землю – она летела мне навстречу откуда-то сбоку. Над собой вижу собственные ноги. Земля приближается со скоростью около двухсот километров в час.

Надо было переменить положение тела… Кровь шумит в голове… До земли – метров пятьсот. Пора! Выдергиваю кольцо. Рывок. Что-то с силой ударяет меня по лицу. Я почти оглушена. Какие-то круги под глазами, из носу хлещет кровь…

Но парашют раскрылся, и я приземляюсь благополучно. Ко мне бегут друзья, лица у них встревоженные…

А произошло вот что: я раскрыла парашют при неправильном положении тела, и пряжка с лямками ударила меня по лицу.

Еще один памятный урок. Ох, много еще надо мне учиться.

В августе 1935 года я, в составе закавказской команды, прилетела в Москву на Первый Всесоюзный слет парашютистов. У меня уже было на счет 15 прыжков – не очень то много. Остальные члены команды совершили большее число прыжков: инструктор Бакинского аэроклуба Быковский – 25, тбилисский парашютист Инцкирвели – 30, инструктор Саркисян из Армении – 34. Я уж не говорю о капитане нашей закавказской команды, начальнике Бакинской парашютной станции Саше Казарине – он был первоклассным парашютистом.

Итак, Москва! Впервые я приехала в столицу. Что и говорить, я была на седьмом небе от радости. Но и волнений было, конечно, немало. Ведь я-единственная девушка, которой доверено защищать спортивную честь трех закавказских республик.

Кажется вся Москва устремилась в тот день на Тушинский аэродром. Начались шестидневные соревнования парашютистов – необычайный и редкий по красоте спортивный праздник. Парашютные команды Москвы, Ленинграда, Киева, Белоруссии, Закавказья, Горького, Одессы, Иванова, Свердловска, Дальнего Востока готовились продемонстрировать свое искусство.

Праздник начался оригинальным прыжком спортсмена Жижина: опускаясь под куполом парашюта, он сыграл на фанфаре торжественный марш.

Затем прыгали пионеры парашютного спорта Леонид Минов и Яков Мошковский. Мы их видели всегда вместе. Молодые спортсмены гурьбой ходили за ними, влюблено смотрели на замечательных мастеров. Минова называли «дедушкой советского парашютизма», а Мошковский в шутку именовал себя – соответственно – «бабушкой».